Он поворачивает трубу, направив ее внутрь наблюдательного пункта. Смотрит в окуляры – одна чернота.

Поворачивает ее обратно – русских больше не видно.

4

Сообщается из Байройта: нехватка угля сказалась даже на вилле Ванфрид[41]. Госпожа Козима Вагнер, обладающая, кстати, потрясающей физической формой, прогуливающаяся каждый день даже в самую плохую погоду, наутро после Рождества отмечает свое 80-летие. В последнем номере «Оберфренкише Цайтунг» Зигфрид Вагнер опубликовал следующую просьбу: «Поскольку из-за нехватки угля приемные покои Ванфрида не могут отапливаться, мы вынуждены, к нашему великому сожалению, просить друзей нашего дома направить поздравления с 80-летием нашей мамы по почте, дабы любезно воздержаться от визитов. Зигфрид Вагнер и семья».

(«Фоссише Цайтунг», Берлин, 21 декабря 1917 г.)

5

К прекращению огня быстро привыкли.

Когда вечерами гуляешь по округе, время от времени доносится это слово – «перемирие». Но кажется, его свежесть уже не та. Цедят его сквозь зубы, зло, насмешливо. Машут рукой: «То же говно, что и война. Так или иначе нас поимеют».

В канун Рождества лейтенант Рёмер с наступлением темноты собирает батарею и произносит речь:

– Ничего не поделать, надо держаться. Понимаю, что это сводит вас с ума. Вы же знаете, парни, я не из говорливых, но если уж мы празднуем Рождество здесь, на фронте, позвольте сказать вам одно: порядочный солдат исполняет свой долг, где бы он ни был. Перемирие перетерпим, а там уж и всё – мир на всей земле.

Все выпивают глинтвейн.

Каждый получает по пять сигар, по десять сигарет и шоколадку из подарочного набора от Красного Креста.

На одно орудие достается по одному большому куску свинины. На елочках во всех землянках горят свечи.

Рёмер, Зауэр, Райзигер и вахмистр Шпилькер сидят в офицерской. Жареная свинина, глинтвейн, бутылка игристого вина… И снова – скат. Праздничный скат, где-то до четырех утра.

Ранним рождественским утром по телефону передают приказ по полку: лейтенанта Райзигера перевести в штаб третьего дивизиона в качестве дежурного офицера. Явиться в час ночи.

6

Командир третьего дивизиона был самым грозным из офицеров полка. Капитан Бретт, офицер запаса. Он был настолько груб, что даже командир полка разговаривал с ним лично только при крайней необходимости. Но и, пожалуй, лучший офицер полка. Самый надежный специалист во всех вопросах артиллерийской техники, тактически умный, образец организованности.

Райзигер совершенно не понимал, почему именно его выбрали в дежурные. Ему было очень не по себе, когда он явился в штаб в час ночи в первый день праздников. Штабные господа ужинали. Отлично: когда Райзигер вошел в комнату, на столе стоял жареный гусь. Капитан Бретт выслушал его доклад, даже привстал с огромной салфеткой, заложенной на шее, пожал ему руку и представил:

– Это адъютант лейтенант Веллер, это врач отделения унтер-санитар Винкель. Вы уже ели? Тогда присаживайтесь.

Все замолчали.

Капитан поедал бесконечные порции, одной рукой опершись на стол, а другой время от времени перелистывая лежавшую рядом книгу.

Адъютант и доктор, сидевшие друг напротив друга, иногда молча ухмылялись. Странная компания.

Засунув в рот последний кусок, капитан встал, продолжая жевать, сделал что-то вроде поклона и исчез, захлопнув за собой дверь.

Адъютант и врач громко вздохнули. Тут только они вспомнили, что с ними сидит Райзигер, засмеялись и объяснили. Адъютант, вероятно, лишь немного старше Райзигера, предложил ему сигарету:

– Не беспокойтесь, товарищ. К его манерам нужно привыкнуть. Всё не так уж ужасно. Бретт на самом деле хороший парень…

Тут вмешался доктор:

– Жаль только, что он редко это проявляет.

Что тут ответить? Райзигер улыбнулся и сказал:

– Я, кстати, никогда в жизни не был дежурным офицером. Возможно, вы мне окажете любезность и покажете, что я должен делать.

Адъютант:

– Охотно. То есть перечислить всё сразу непросто. Распорядок примерно такой: в восемь утра – просмотр метеосводок по всем батареям. В девять пятнадцать выдача приказов по всем батареям. С десяти утра до двух часов дня – объезд позиций вместе с капитаном. В полтретьего – доклад по личному составу. Без двадцати три – доклад о состоянии лошадей. В три десять – доклад сведений о противнике. В четыре – связь по телефону с командирами батарей, сбор пожеланий. С пяти до шести – работа с капитаном, новые предписания для артиллерии и другие технические вопросы. Около восьми – заказ снабжению для ремонтных работ. Около девяти – раздача приказов. Около десяти – принятие полученных приказов из дивизии и из полка… Да… А потом капитан еще обычно либо играет в карты до полуночи или часу ночи, либо берет кого-то из нас в ближайшее казино и там выпивает. Кроме того, нужно быть готовым к тому, что вас попросят к телефону раз двадцать за ночь… – тут он засмеялся. – Ну, вот видите, в любом случае предстоит больше, чем хотелось бы.

– Но почему, – спросил Райзигер, – капитан выбрал именно меня?

Адъютант, казалось, поморщился. Наконец он сказал:

– Знаете, товарищ, если уж быть до конца честным, всё оттого, что вы в полку не на хорошем счету. Капитан терпеть не может снисходительных офицеров. Ему, так сказать, необходимо, чтобы у него всегда были офицеры, с которыми что-то не так.

Более чем странная причина выбора. Райзигер был озадачен, не будучи уверен, грустить ему или гордиться своим назначением. В конце концов он выбрал гордость. «По-моему, – подумал он, – непонятно, чем я это заслужил. Но если уж люди думают, что я какой-то опасный преступник, здесь, в штабе, это будет легче перенести».

7

Райзигер нашел общий язык с капитаном. Тот на него, конечно, за день раз двадцать наорал так, как даже на призывников в наши дни уже не кричат, но это ничуть не испортило хороших отношений – наоборот, после дождя всегда всходило солнце, после каждой вспышки Бретт был очаровательно любезен. Да, несколько раз даже случалось чудо, которое Веллер до этого считал невозможным: Бретт почти каждый день получал из дома шпик или масло и уже дважды за завтраком к утреннему кофе клал для своего дежурного на блюдце кончиком ломаного перочинного ножа кусочек угощения – величиной с наперсток.

Хорошие, даже очень хорошие сложились отношения у Райзигера с Веллером. Иногда ночами после смены, когда капитан избавлял их от попоек в казино, они сидели, забывая о войне и о форме, обсуждали разное, читали друг другу вслух. Или устраивали проделки. У Веллера был свой граммофон. Райзигер вынул пружину из корпуса и перевернул ее задом наперед. Прекрасное развлечение: потратить часы