люблю. Места у меня в доме много; еды тоже хватит, а развлечение заниматься с мальчиком – очень кстати. Я согласился. Горцы крепко пожали мне руку, что-то оба говорили мальчику, который кивал головой, а затем уехали.

К концу 1879 г. я был окончательно устроен, а время мое заполнено.

Новый 1880 год я встретил скромно в своей квартире в ст. Михайловской. У меня в домике было четыре небольших комнаты: одна – лаборатория нефтяного предпринимателя с разными мне ненужными аппаратами; одна – моя спальня; столовая, она же кабинет для работы; в последнюю небольшую комнатку я устроил своего воспитанника, семилетнего чеченца Хаджи-Мурада; в кухне жил мой милейший вестовой Копач.

Получал я в это период жалованья всего 53 рубля в месяц. За истекшее время я успел вернуть командиру батареи и капитану Янжулу истраченные на мои нужды деньги, а затем жил скромно, без долгов.

С моими родными я переписывался редко, но регулярно. От сестрицы Наташи получил первое в жизни и очень милое письмо, в котором она описывала свою гимназическую жизнь, но жаловалась на неимение часов, без которых трудно быть аккуратной. Кстати, кто-то в станице продавал дамские серебряные часики. Как только я услышал об этом, немедленно же их купил (кажется, за 23 р[убля]) и отправил милой сестренке, от которой скоро получил восторженную благодарность.

Кое с кем из друзей тоже переписывался, хотя редко. К проживающим здесь офицерам под праздник Св. Крещения (из г. Владикавказа и других[мест], или стоянок частей бригады) приехали погостить родственники, почти исключительно молодежь обоего пола. Морозы установились крепкие, а снег к этому времени лежал довольно пышным ковром. В окрестностях станицы по р. Сунже появились в большом количестве волки, которые стаями выходили и на почтовый тракт.

Мы устроили на тройках, в широких розвальнях поездку на охоту, саней было четверо, а головной тройкой очень ретивых серых лошадей последнего привоза выпало на долю править мне. Охоту нельзя было назвать удачной, потому что стая нас испугалась и после первых же выстрелов умчалась в кусты по обе стороны дороги. Но катание вышло великолепное. От станицы в тихую лунную ночь мы умчались верст за 20 за волками. Обратно вздумали состязаться в скорости. Моя тройка перегнала всех. Но зато у меня онемели от мороза руки (без перчаток), и я только держал вожжи «на честном слове», опасаясь сказать об этом весело болтавшим в розвальнях пассажирам обоего пола… Так мы влетели карьером в спящую станицу, промчались по пустым улицам, выскочили на площадь и здесь врезались в большой фонарный столб, вывалив всех нас в снег…

Обошлось дело без травматических повреждений даже для лошадей, но крику, визгу и хохоту было много, а от гибели мы были на вершок, о чем лучше умолчать. Слава Богу за все! Это приключилось близко моей квартиры, куда все ко мне и зашли.

Здесь Копач сымпровизировал нам чай: все общество очень весело провело время, уверяя, что и нарочно нельзя было бы так хорошо все устроить. Правда, что догадливые товарищи имели все нужное для веселья в санях, использовав для пирушки только мою квартиру.

С отъездом праздничных гостей жизнь потекла своим скромным, но урегулированным путем. Утром я работал в батарейной школе; возвращался к обеду домой. Занимался в свободное время с Хаджи-Мурадом, который очень быстро стал усваивать русскую речь, азбуку (по картинкам) и проявил полное желание всему учиться. По характеру он оказался очень самолюбивым и настойчивым; держал себя всегда почтительно, но с большой выдержкой и достоинством. Ежемесячно кто-либо из его земляков, бывавший по своим делам в станице, заезжал проведать моего воспитанника и оставить ему какой-либо гостинец от матери. Я всегда принимал таких визитеров и угощал чаем, а если меня не было, то это делали Копач и Хаджи-Мурад. Словом, с горцами мы соприкосновения не теряли.

Скоро пришли к нам с востока, из Закаспийского края, очень тревожные вести. Еще в 1878 г. для обуздания набегов туркмен на наши пограничные с ними кочевья киргизов, а затем туркменских пиратов, нападавших на наших рыболовов в Каспийском море, была организована специальная военная экспедиция из кавказских войск под общим начальством знаменитого по Турецкой войне генерала Лазарева[62] (армянина). Войска его отряда высадились на восточном побережье Каспийского моря, у кочевья Чикишляр, организовав здесь свою базу; они продвигались по пустыне медленно, устраивая укрепленные этапы у колодцев, примерно один-полтора перехода друг от друга. В 1879 г. головной этап достиг уже местности Чад, где и устроилось передовое укрепление; сюда стали подтягивать продовольствие и боевые припасы караванами верблюдов. К несчастью, генерал Лазарев заболел карбункулами и вскоре умер в укр[епление] Чад.

Иван Давидович Лазарев

Старший после него генерал-майор Ломакин[63] принял начальствование всем отрядом. Подбиваемый бывшими в распоряжении генерала Лазарева блестящими и титулованными представителями гвардии, г[енерал]-м[айор] Ломакин решил быстро двинуться вперед, чтобы скорее разгромить туркмен до назначения нового начальника над отрядом. Это смелое, но неподготовленное и плохо продуманное предприятие, хотя ему и благоприятствовала осенняя погода, закончилось для нас, русских, неслыханной в Средней Азии катастрофой.

Николай Павлович Ломакин

Достигнув с небольшими сравнительно силами из 3-х родов оружия (около 3 тысяч человек) главной крепости туркмен-текинцев в оазисе по имени Геок-Тепе, генерал-м[айор] Ломакин без серьезной артиллерийской подготовки двинул пехоту на штурм высоких глинобитных стен, за которыми находилось до 60 тысяч душ туркмен с их семьями. Атака русских была отбита с тяжким уроном (до 50 % штурмовавших). Отряд отступил, не подобрав не только убитых, но и большинство раненых. Туркмены ожесточенно преследовали отступавших, причём все раненые были замучены или убиты: у многих на животе разводили костры. Раненых добивали преимущественно женщины. Русские потеряли одно артиллерийское орудие и много винтовок.

Слух об этой неудаче сейчас же появился в английских газетах и быстро разнесся по все Малой и Средней Азии, вызвав большое злорадство по отношению к России. Генерал Ломакин с остатками отряда отошел почти к берегу Каспийского моря.

Эта неудача сильно поразила наместника Кавказа великого князя Михаила Николаевича и серьезно огорчила императора Александра II, который громко назвал неудачу под Геок-Тепе «бельмом на глазу России». Решено было восстановить честь русских знамен в Средней Азии; к этому серьезно готовились и в дипломатической, и в высшей военной сферах.

В очень разнокалиберном отряде генерала Лазарева с самого начала его сформирования находились зя полевая батарея 20й артиллерийской бригады полковника Вербицкого[64] со старшим офицером капитаном Полковниковым[65]. Наша