Место, где живет Надежда Ипатовна, слывет в окрестностях как колдовское. Далеко ходить не надо — ее бабка была знающей, изводила в свое время свою невестку, мать Надежды Ипатовны. Но ни отец, ни она сама не унаследовали бабкиных способностей. Напротив, с молодых лет Надежда Ипатовна чувствовала себя жертвой колдовства.

Я закончила школу уже, наверное… пошла раздавать — я за маму раздавала газеты, ну, то есть почту. И когда возвращалась обратно, там была такая злая бабка одна, мы ее смертельно боялись. И она стояла, возмущалась постоянно, как я одета. Ну, как бы я ни оделась — хоть брюки я одену, хоть платье, — ей все не нравилось в моей одежде и она всяко на меня орала. То ли она на меня орала, то ли что. Вот. Все маме говорили, что какая у тебя красивая дочка, траливали, все такое… В 17 лет кто некрасив, да? <…> И я пошла, значит, эту почту раздала, так иду домой уже, иду-иду… в результате я до того дошла, что я идти не могу. Вот в Г. ты была, вот там магазин, да? Верхняя дорога. Вот я до этого магазина дошла — все, я дальше идти не могу. Я пытаюсь идти — я не чувствую ног! Ну, не чувствую ног. Вот единственный раз у меня так было, конечно, не было больше. Иду, иду… Боже! Я до дому дошла, но с таким трудом дошла. Я еле-еле домой пришла и еле-еле слово смогла сказать <…> Вот как свинцовые ноги или каменные какие-то, ну, вот такая тяжесть, всё, я вот эти места вообще не чувствовала.

Соб.: Мимо ее дома вы шли?

Мимо ее ходила, ну, там по деревне ходила. Ну, вот в тот раз она тоже, видимо, каким-то злым глазом на меня поглядела. Ну, в тот раз меня никто не обругал, то есть ругала только она всегда меня, если она увидит. Я иду, она так… уйду метров на пятьдесят, она там бурчит, уж не помню, что она кричит, ну, всякое. А я так иду, иду, иду со всех сил! Вот ноги как будто… что-то меня веревкой тянут назад, а я пытаюсь вот так идти вперед, вот таким образом я дошла. Дошла до дому, сижу, всё. И такая тяжесть во мне, как… не знаю, как будто вот я села и меня придавили — я встать не могу.

Соб.: А она специально это сделала?

Да я не знаю, кто это, специально, да просто, может, ну, не в добрый час, что ли, так на меня посмотрели, или еще чего. Она ничего не делала, она просто вот такая сама по себе, видимо, злая, и вот эту вот злость выплескивала, и что-то у меня, может, какой-то у меня организм ослабленный, или как-то так… мой организм воспринял это. И сижу я, мешком сижу, даже в дом не могла зайти, как на крылечке пришла, села, так и сижу. Что-то мне совсем плохо, я идти не могу. Мама у меня, откуда я знаю, чё она там… сходила в комнату, потом выходит — как на меня брызнет, я так испугалась, вообще! Ну, вообще так страшно испугалась, неожиданно так на меня воды налила… и все прошло. Несколько минут — все, мне легче стало, пошла.

Подобные происшествия в молодости казались Надежде Ипатовне странными казусами (Вот если бы кто расскажи другой — я б, наверное, это, подумала: ну… ну, так подумала бы: ну, может быть…), однако с возрастом она стала убеждаться в их неслучайности.

Соб.: А когда вы начали во все это верить?

С годами, с годами, с годами, с годами.

Соб.: Ну, вот примерно когда?

Ну, как, какая-то внутренняя вера во мне всегда была, потому что я же выросла с бабушкой, меня вырастила бабушка, а она исключительно верующий человек, вот эти все песни, стихи божественные… они же… я с ними, на них и выросла. Ну, просто как-то так — нас же в школе как учили? Совсем другому. Дома бабушка одному учила, школа — другому учила. Вот и результат, что я спокойно к этому относилась. А потом просто вот жизнь заставила верить во все это.

Соб.: Когда дети уже появились, да?

Конечно, когда дети появились, это уже с годами. Веришь уже больше и больше. И сейчас я действительно готова поспорить с кем угодно, что Бог… скажем, я говорю, что есть Бог. Кто-то скажет, что если его нет, я скажу: а все равно какие-то силы есть, какая-то есть сила, которая помогает человеку.

Мелкие происшествия, которые постепенно подводили Надежду Ипатовну к такому убеждению, случались часто. Например, она рассказала о том, как они с Виктором сами сглазили Ларису.

Соб.: А бывало в детстве, чтобы ребятишек кто-нибудь сглазил?

Да конечно! Мы сами! Мы сами — вот у нас… То есть это всё из моего примера личного. Вот у нас Лариса первая родилась, такая лапушка, беленькая, хорошенькая. В общем, игрушечка для нас с Витей, да? Вот вечером он приходит с работы — ля-ля-ля <…> Поиграем — всё, она у нас начинает кричать. А я ж молодая была еще, ничего не умела, да? И вот она у нас кричит всю ночь, ля-ля-ля-ля, а наутро мама приезжает — мы там с утра уже ждем, скорей бы бабушка приехала наша. Она приезжала на работу <…> так ее: «Бабушка, скорей! — там ловили, — она у нас опять плачет». Бабушка пошла там, ритуал свой провела, сбрызнула — всё, ага, несколько минут — ребенок спит. Спит, красота, весь день, прям до вечера, всё. Вечером мы опять с ней поиграем — у нас то же самое начинается. И так у нас было периодически, пока она росла. Она вот как-то… она всё вот это негативное как-то вот… вообще к ней всё прилипает. От рождения ее. Чуть кто не так посмотрел — рев. Так всё как-то вот. Восприимчивая очень была. Кто бы посмотрел чуть-чуть, или как-то так. Или душа была темная. Или, может, кто-то, наоборот, поигрался. И всё. Уже плачет…

Соб.: А бабушка что с ней делала?

Вот так же пошепчет на воду <…> помоет,