Читать онлайн Иван-дурак: Очерк русской народной веры - Андрей Донатович Синявский

Предисловие

Как отделить русскую народную веру от официальной церковной культуры? Провести четкую границу практически здесь нелегко, а порою невозможно. Веками вся жизнь, быт и миропонимание русского народа были проникнуты христианской религией, сосредоточием и воплощением которой выступала православная Церковь. Она располагала неоспоримым духовным авторитетом и несла во все сословия — Евангельскую Истину, идеалы святости, образы и формулы богопочитания, христианскую нравственность, обряд, устав, канон и самую элементарную грамотность. Вся древнерусская культура (до XVII века включительно) в своих высочайших и апробированных образцах (храмы, иконы, книжная литература) была строго церковной. Но попутно возникает собственный, оригинальный рисунок христианской религии в ее народной интерпретации.

Тому способствовал ряд обстоятельств. В древней Руси слой высокой христианской образованности был сравнительно тонким и не затрагивал народных глубин. Громадное, подавляющее большинство населения России было неграмотным и повиновалось больше устным версиям, нежели церковным источникам. С другой стороны, в народе длительное время рядом с христианством давали знать о себе языческие традиции, восходившие к родовым представлениям и первобытной магии. Эти языческие очаги существовали и действовали, как правило, не обособленно, не в виде какой-то «второй веры», а смешиваясь с христианством. Наблюдается также приспособление христианских норм и понятий к хозяйственным нуждам русского мужика, к его крестьянскому, природному календарю и обиходу. Наконец, сюда же включается и становится одним из главных факторов чрезвычайно активное народное религиозное творчество. Народ не только усваивает новую религию, но развивает и дополняет ее на свой лад и вкус (на собственный страх и риск). На этой — художественной — основе появляются удивительные и прекрасные цветы христианского и вместе с тем народного миросозерцания.

В религиозной иерархии народная вера занимала нижнее, подчиненное положение, предоставляя церковной культуре господствующую роль, сакральные, просветительские и руководящие функции. В то же время этот нижний пласт общественного бытия и сознания сплошь и рядом оказывался более широким, свободным и разнообразным, нежели чистое, каноническое православие, и подчас питал его и служил ему опорой. Происходит своего рода диффузия, взаимопроникновение и взаимообогащение культур — народной и официальной.

Означенная иерархия строго соблюдалась не только в быту, в житейской практике, но и в народном восприятии. Иерархически и стилистически несопоставимы православная икона и раскрашенная прялка, церковный храм и крестьянская изба. Одно дело, допустим, петь духовные стихи (даже на паперти), и совершенно другое — служить литургию в сопровождении церковного пения. Одно дело сказка (пускай религиозного содержания), а другое — письменный текст, ориентированный на Св. Писание.

Для всякой христианской культуры Святое Писание первая и главная книга. На Руси, однако, значимость Святого Писания еще более возрастает, поскольку впервые древнерусская письменность и проявилась как Святое Писание, как прямой проводник и жизнеутверждение христианства. Процесс приобщения к христианской вере и процесс обучения грамоте шли рука об руку. Отсюда — авторитетность, даже святость книги на Руси и невозможность посвящать книгу каким-то второстепенным вещам, скажем, чисто светским, развлекательным целям. Книга на Руси — учитель жизни, притом по самому большому счету, по критерию Святого Писания.

Отсюда и другая черта — непреложная достоверность книги, повышавшая ее вес и авторитет. Древнерусская литература не знала вымысла в полном объеме этого слова, а если пользовалась вымыслом, то неосознанно и непреднамеренно. Сама письменность служила гарантией подлинности и достоверности излагаемого материала. В ее задачи входило ограждать и сохранять то, что почиталось за правду от омывающего моря фантазии. «Небылые сказки» и «смехотворные басни» в течение долгого времени не смели проникать в письменную словесность.

Однако народная вера, в отличие от церковной культуры, и примыкала как раз к этому фольклорному морю и размывала границы между истиной и вымыслом. Это не значит, что народная вера была лишь отклонением от правильной веры или искажением ее, лишь чуждым вторжением далеких от христианства фантазий и произвольным толкованием религиозных постулатов. Тут поддерживались более сложные балансы, более гибкое равновесие между разными сторонами человеческой души и жизни — знанием и интуицией, правдой и мечтой, памятью о прошлом и актуальной действительностью. Сам фольклор базировался на устойчивых основаниях, уходящих в дохристианскую древность и тем не менее обладающих скрытой религиозной силой, которая вводит порядок и строй в своеволие народного творчества.

Вот почему размышления о народной вере я хочу начать с «небылых сказок» и «смехотворных басен», которые к религии, казалось бы, не имеют никакого касательства, но составляют предысторический пласт народной религиозной культуры. Это благодатная почва, на которую впоследствии упали семена христианства. В итоге, на ней — и только на ней — вырос девственный таинственный лес народной веры.

* * *

В основу этой книги положен курс лекций, читанный мною в Сорбонне в конце 70-х гг. для французских студентов. Книга рассчитана на широкого читателя, в том числе на читателя иностранного, мало знакомого с русским народным творчеством, с бытовыми и религиозными традициями на Руси. Отсюда необходимость в некоторых случаях начинать с азов и разъяснять, растолковывать, казалось бы, давно известные вещи и сюжеты.

Два обстоятельства личного свойства вмешались в это издание. Во-первых, народная вера, с которой я встретился сначала в многолетних поездках по русскому Северу, а потом — в заключении, в лагере. Во-вторых, фольклор, издавна служивший мне эстетическим ориентиром. Фольклор и народная вера были для меня не только предметом академического исследования, но, можно сказать, страстью, увлечением и своего рода открытием на жизненном пути. Этим объясняются субъективная тональность иных очерков и апелляция иной раз к собственному нескромному опыту, который я все же старался подкрепить ссылками на более авторитетные научные источники: на труды С. В. Максимова (многие маршруты которого я пытался повторить), Ф. И. Буслаева, С. И. Пругавина, Г. П. Федотова и других авторов, в чем приношу их памяти мою глубокую любовь и признательность.

Часть первая. Сказка

Сюжетные мотивы волшебной сказки восходят к глубочайшей старине. Но отчего позднейший народ обо всем этом помнит и тянет, и тащит за собою сказку? Так, что и само понятие «народ» невозможно представить без сказки. Какая корысть? Ведь сам народ не знает и не понимает уже ее древнейших корней. А во многое, что происходит в сказке, уже и не верит. В прошлом веке и в начале нынешнего русские фольклористы проводили опрос стариков-сказочников: верят они или нет в то, о чем рассказывают? Выяснилось, в большинстве случаев в собственно сказочные, фантастические элементы волшебной сказки никто не верит. Другое дело — былины (параллельный фольклорный жанр). Старые крестьяне-сказители воспринимали былину как быль, как то, что действительно было когда-то на свете. Даже невероятная физическая сила былинных богатырей получала объяснения. Дескать, в старое время, когда все было лучше, встречались такие могучие мужики