как не хотела принимать в этом участия, – сказала Акте, отвечая на мой невысказанный вопрос. – Но под конец всепроникающая лесть твоей матери и обиды брата – он ведь чувствует себя обманутым – возымели действие.

– Ясно. – Мне стоило немалых усилий произнести это единственное слово.

Октавия уязвима, Агриппина имеет над ней власть. Легко понять – всю жизнь живешь под контролем, а потом вдруг впереди забрезжил свет. Октавия всегда была пешкой в чужой игре.

– Но почему ты решила прийти ко мне? Ведь ты легко могла выждать в стороне и посмотреть, чем все закончится. Твоя судьба связана с ними.

– Я вытянула свой жребий, – сказала Акте. – Теперь моя судьба связана с тобой.

– И почему же?

Она улыбнулась – робко и как-то нервно:

– Потому что я этого хочу. Потому что я тобой восхищаюсь… И потому что я тебя хочу.

Вот так, быстро, без прелюдий, мы превратились в любовников.

– Ты… – Я прижал ее к себе и зашептал: – Я хотел тебя с того самого дня, когда увидел рядом с мозаикой. Но тогда меня пленила твоя красота, а теперь – твоя смелость, а смелость – редкий дар, он ценится гораздо выше красоты.

Мы удалились в смежную с моим кабинетом комнату, где была кровать; ее освещали несколько небольших масляных ламп. Там стояла всего одна жаровня и наверняка было холодно, но я уже этого не замечал. Тепло ее тела, нарастающий внутри нас жар не подпускали к нам холод. Акте была всем, что я хотел заключить в свои объятия. Ее великолепные распущенные волосы струились у меня между пальцами. Я утопал в них, утопал между ее грудей с ароматом кипарисов. Запах был слабый, но я все равно его чувствовал. Со всех сторон нам грозила опасность, которая только разжигала желание овладеть друг другом.

Первое соитие было жарким и неистовым. Потом мы лежали рядом. Она опустила голову мне на плечо и гладила мои плечи нежными пальцами.

– Я узнала тебя сразу, как только в первый раз увидела во дворце, – сказала Акте. – Видела, как ты рос и превращался в мужчину. Я знала тебя, но ты ничего не знал обо мне.

– А ты приходила ко мне в мечтах и во снах. Просто тогда я не мог тебя разглядеть, не видел твоего лица. А теперь вижу и знаю: женщина из моих снов и та, которая рядом со мной, – это ты.

Мы прижались друг к другу. Ни я, ни она не хотели задавать вопросы вроде: «Теперь ты моя?», «Теперь ты мой?» или «Это все на одну ночь? Только из-за того, что нас могут убить?».

После мы занимались любовью без спешки и дарили друг другу удовольствие. Уголь в жаровнях погас, холод щупальцами расползался по комнате, но мы не обращали на него внимания. Эти мгновения, сравнимые с вечностью, были священны. Нам ничто не угрожало.

* * *

Когда Акте разбудила меня, поглаживая по плечу, масло в лампах уже выгорело, а по горизонту на востоке начал растекаться блеклый утренний свет.

– Я ухожу, – сказала она. – Меня не должны здесь увидеть. – Не успел я ничего возразить, как она встала с кровати и, склонившись надо мной, добавила: – И никто не должен узнать.

Мысли путались, я был как в тумане, но все же задал важный для меня вопрос:

– О сегодняшней ночи? Или о той, которая мне предстоит?

– И о той, и о другой.

Акте с нежностью поцеловала меня в щеку и ушла. Растворилась в первых лучах солнца.

XXXV

Акте

Все еще спали, и в свою комнату я вернулась незамеченной. Октавия любила поспать допоздна, и Британник был той же породы. О боги, я это сделала. Я его спасла. Да, именно спасла, потому что не сомневалась: он примет меры, чтобы себя обезопасить. Не знаю, чем это могло закончиться для других, но я за это не отвечала.

Я быстро разделась и легла в постель, в которой для других и провела всю эту ночь. Укрылась простыней, и сразу по телу прокатилась теплая волна, зарделись щеки.

В первый раз он любил меня яростно и даже неистово. Во второй стало понятно, что он, хоть и юн, успел постичь тонкости любовной науки. А в третий… Это было удовлетворение острого и даже в чем-то болезненного вожделения.

Я улыбнулась. Я могла наблюдать, как он растет. Я видела его лишь мельком, но и этого было достаточно, чтобы понять – со временем он превратится в мужчину, с которым будут считаться. В первый раз я увидела Нерона во дворце, когда праздновали бракосочетание его матери с Клавдием. Ему было одиннадцать, а мне семнадцать. Я с ним заговорила, но он вряд ли это запомнил. Думаю, юное лицо, его свежая, словно светящаяся, кожа тогда были самой привлекательной его чертой. Впрочем, он и поныне не утратил этих качеств.

А потом я увидела его, когда Октавия представила меня как модель для ее мозаики. И вот тогда я вдруг почувствовала влечение. Плотское влечение. Это случилось внезапно и не имело оправдания, ведь он был ее мужем, а я никогда не мыслила себя воровкой. В общем, я прогнала все думы о нем, и жизнь потекла дальше. Но после всего, что я услышала вечером в ее покоях, у меня просто не осталось выбора. Я не собиралась забраться к нему в постель, страсть и вожделение не поддаются расчету.

У него были такие чудесные волосы, густые и светлые; в ту ночь они пахли дымом от жаровен. Опьяняющий запах.

Я буду любить Нерона до последнего дня его жизни, буду любить, пока не умру.

XXXVI

Нерон

После ее ухода я так и не смог заснуть; лежал в постели и наблюдал, как темнота в комнате отступает, а над горизонтом поднимается холодное зимнее солнце. Слабый аромат ее тела служил доказательством того, что часы блаженства мне не приснились. Я не выдумывал, когда признался, что грезил о ней, просто до поры не ведал ее имени. Она уже давно поселилась в потаенных уголках моего сознания и невидимо там присутствовала.

Ее запах и мой кинжал на полу… Я хотел ей верить, но столь чудовищные обвинения требуют доказательств. Что она сказала о погребальном костре? Его возвели за некой оградой. Что ж, согласно традиции, его можно устроить только на Марсовом поле. Они ведь не посмеют лишить меня традиционных похорон.

Похороны. Для меня готовили похороны.

Я быстро накинул старую