В любом случае она теперь знает: мистер Холмс не работал с Харди на пару, чтобы вытурить отсюда обитателей Терра Новы. Он их ненавидел, тут сомнений нет. И хотел отомстить, ведь местная община – для него вся жизнь. Может, в ненависти учителя было что-то личное, о чем Джейд без понятия.

– Или я с самого начала была права, – говорит себе Джейд, сидя в темноте. Что, если крушение самолета мистера Холмса – инсценировка, чтобы отвести от него подозрения? Очередной зубец шестеренки, часть их плана, элемент декораций для субботнего театра ужасов «Гран-Гиньоль», пруфроковская версия итальянских «Демонов»?

– Размечталась, – бормочет Джейд в брезент.

Зато при таком раскладе понятно, почему Харди позволил ей оставить в широченных карманах комбинезона сплющенные сэндвичи: знал, что она сбежит, и решил, что ей понадобятся калории, дотянуть до субботней вечеринки на воде. Потому что… потому что ему нужно, чтобы она там была? Нужна им обоим? Но зачем? Чтобы свалить все на нее? Нет, это ерунда в чистом виде.

И все-таки… неужели розовый телефон достался ей в нужный момент по случайности? И убедил ее в том, что это всерьез? Кто в Пруфроке, кроме нее, разбирается в слэшерах лучше мистера Холмса? За четыре года Джейд преподала ему полный курс по последней девушке – Лете.

Джейд не знает, в какую версию мистера Холмса верить: гибель на воде или желание с помощью клинка свести счеты. Она даже не знает, какого цвета этот брезент. Вряд ли «цвета пыли», хотя вдыхает она именно пыль, вся ею покрывается. Какая разница?

Она засыпает, не перечисляя, как обычно, итальянские «джалло», а делая вид, что слышит, как дети играют в парке, – когда-нибудь его здесь построят. Будь тут парк в ее детстве – может, на ее жизнь это повлияло бы? Нет, ей все равно суждено сидеть одной на качелях в три часа ночи и дымить сигаретой, так?

– Беги, медвежонок, – шепчет она вновь в пыльный хруст брезента.

Джейд просыпается в четыре утра – приехала смена, но никто не открывает дверь, чтобы бросить на нее кусачки или монтировку, никому не нужен брезент, чтобы накрыть оборудование, а Стрелковые Очки на сей раз не ловит ее своим радаром. Что она скажет ему, открой он сейчас дверь? Проблеет какую-нибудь чушь – не объяснять же, что теперь она бездомная… бездомная, безработная, да еще, типа, сбежала из тюрьмы.

Перед рассветом – «Перед самым рассветом», говорит она себе, постукивая по захваченной из дома кассете, – Джейд грызет второй сэндвич (либо первый был закуской, либо этот – десерт) и сквозь темные деревья идет к дамбе, пробирается по узкой кромке. Будь у нее время подготовиться, взяла бы бинокль и побольше сигарет. А если вообще все продумать заранее, можно было бы, не боясь темноты, пойти в Кровавый Лагерь и прилечь там на койке, вместе с другими призраками, а под рукой – украденный топор. Тогда она уже была бы рядом с Терра Новой. Хотя в заброшенном лагере нет розеток, чтобы зарядить телефон, в сарае – тем более.

Значит, это надо сделать в Терра Нове, в первую очередь. Прокрасться внутрь, найти розетку, за которой никто не следит, вдохнуть в телефон жизнь, затем осмотреться и разузнать про Тео Мондрагона.

Или она наслаивает одну задачу на другую, чтобы отложить поиски Тео на потом?

Джейд смущает, что вот она устроится на дневное дежурство, а все пойдет как обычно: яхтсмены займутся своими яхтами, работяги-строители будут ворчать насчет строительных проблем, природа вокруг – сама чистота и непорочность, а Тео Мондрагон прогуливается себе по палубе или на пристани, ведет важные телефонные разговоры.

Если так, то… что? Кто остается, кто вообще годится на эту роль?

Джейд ходит и думает, думает и ходит, и, хотя есть предупреждающие знаки и ее могут заметить, она все же запрыгивает на бетонный хребет дамбы, помня, что надо держать равновесие. Но сначала она, для полной уверенности упершись ногами в перемычку, зажигает сигарету. Тут нет ни ограждения, ни перил, поскользнешься – улетишь налево вниз, футов на двести. А примерно на полпути – будка управления дамбой, ее надо как-то обойти и не сорваться.

Она ступает осторожно, следя за развязанными шнурками, сейчас ей не до мистера Холмса. Сосредоточенно, сбавив обороты до минимума, она идет вперед, изо всех сил стараясь думать о том, о чем не думается, – в слэшерах так всегда и бывает.

Вот что ей приходит в голову: «Волк-одиночка» и «Все парни любят Мэнди Лейн», то есть она допускает худший из вариантов: это сама Лета. Что, если последняя девушка находит тела именно потому, что знает, где их оставила? Разве это не лучшее прикрытие? Что, если Лета отчаянно противилась переезду в эту глушь, в Айдахо, и теперь винит всех в Терра Нове – из-за них она потеряла друзей, достойный круг общения, любимого парня?

Джейд готова принять такой вариант… если бы не сама Лета. Ведь она позвонила Харди – наверное, звонок дался ей нелегко, – чтобы спасти девочку-ужастик, эту грустную девушку, она… Рэгмен с озера Индиан, ага. «Кошелек или жизнь», восемьдесят шестой год. Алекс. Сверстники Рэгмена его ненавидят, постоянно к нему цепляются. Но что с того? У него есть металл, быстрее, жестче, круче, и, наконец, у него возникает желание встретиться со слэшером, без которого ему, как он считает, теперь не обойтись.

И слэшер пытается его убить.

Тут есть о чем подумать.

Нет, только не Лета, не последняя девушка. Был момент, когда все перевернулось с ног на голову, но этот момент давно прошел. А Лета чиста, в любом случае – даже слишком. Она не станет так называемой последней девушкой, о которой мечтал Лесли Вернон из «Под маской», которая машет над головой своими трусиками. Нет, Лета девушка начитанная, целомудренная, у нее длинные ноги – ей как раз бежать сквозь медовые цвета в духе «джалло» Дарио Ардженто. Она бежит прямо через Золотой Век, проносится над «Криком» – бум конца девяностых, – и делает остановку, чтобы заявить о себе, здесь, в Пруфроке.

Она убийца, да, но лишь после того как ее к этому подтолкнут. Когда с мясом сорвут с нее личину хорошей девочки.

Джейд подкрадывается к окну кабины управления дамбой, ничего не видит сквозь темное стекло и пытается ее обойти, но за спиной хлопает дверь, и надо бежать, бежать, уже не думая о равновесии, только вперед, пока несут ноги, и вокруг со всех сторон – небо.

Она