– Я выучил наизусть основные книги по медицине, – раздувшись от гордости, сообщил он. – В отсутствие настоящего лекаря, лучшего человека для ухода за тобой не найти.

Глядя в незнакомый потолок, я увидела слабые контуры звезд, горящих сквозь небо и камень. Я закрыла глаза, но это только оживило образы, поэтому я повернулась на бок и встретилась взглядом с Эше, который сидел на подушке и наблюдал за мной.

– Столько знаний, а ты зарабатывал на жизнь, оскорбляя людей.

– Знание – это одно, восприятие – другое, а проницательность – третье. Я оттачивал все три вида оружия, чтобы служить. Но оно обоюдоострое.

Глядя, как он смакует чай, я осознала, насколько Эше одинок. Так же одинок, как я, изгнанный из родного дома и хватающийся за слабые, мерцающие надежды.

– Я зря тратила свою жизнь, – сказала я. – Нужно было тоже оттачивать мое оружие. Потому что теперь мне приходится сражаться тупым клинком.

Он улыбнулся и покачал головой:

– Ты слишком строга к себе. Твой клинок вовсе не тупой. Кое в чем ты умнее меня. И скачешь на лошади, как истинная хатун.

– Ты льстишь мне, Эше. Но пока ты заучивал редкие книги и охотился на колдунов, я попивала кофе, смотрела танцы и сплетничала с другими тщеславными, измученными женщинами.

– Значит, тебе понятна их игра. Та, что ведут во дворце, где под слоем сахарной пудры скрывают ядовитое слово. Я бы сказал, что это весьма кстати.

Я усмехнулась, уловив горечь на языке:

– Я хотела бы быть чем-то большим. Кем-то. Вот почему я хотела…

Я не решалась заговорить о своем позоре.

– Выйти за Кярса? Или за этот кусок дерьма, Хадрита? Это вполне понятно. Как еще ты могла бы стать кем-то? Мы все ограничены своим рождением. Я химьяр, и люди считали бы меня рабом, если бы я не носил шелка, не жил в Стеклянном квартале и не говорил надменно.

У него и правда был надменный выговор, как и у меня, и поэтому я этого не замечала.

– Ты страшно далек от раба. На самом деле, возможно, ты самый сложный человек, что я встречала за всю жизнь.

Эше рассмеялся, едва не захлебнувшись чаем.

– Такой комплимент я бы ни за что не придумал.

– Не уверена, что это комплимент.

– Я знаю.

Мы оба рассмеялись. Как приятно почувствовать товарищество после столь долгого перерыва.

Я сказала:

– В детстве у нас ничего не было, но мы были свободны. Когда я выросла, у меня было все, кроме свободы. – Я усмехнулась таившейся в этих словах печали. – А теперь у меня ничего нет, и я не свободна. Но ты, Эше… у тебя есть все, и ты свободен. Почему бы тебе не найти хорошую жену и не наслаждаться жизнью?

– Я не приспособлен к этому. – Он развел руками, повернув ладони вверх: – Этот дом, золото, все это зря тратилось на меня. Я был счастлив, когда спал на песке, будучи Апостолом, потому что меня вела цель. И сейчас… сейчас я начинаю ощущать это снова.

– Значит, мои проблемы делают тебя счастливым? – усмехнулась я.

– Похоже на то.

Во время разговора я уснула. Без снов, благодарение Лат. В самый глухой час ночи я проснулась, задыхаясь. Нос заложило, и, наверное, я плохо дышала, лежа на боку. Кожу покрывал пот, от груди и лба исходил жар.

Эше мирно сопел, лежа на животе. Лучше не будить его.

Мне хотелось пить, поэтому я встала и, несмотря на тяжесть, направилась на кухню. Проходя мимо зеркала, в лунном свете, проникавшем в открытые окна, я увидела себя, мокрую повязку на правом глазу. Но жалости к себе больше не было, надежда на лучшее укрепила мой дух. Я больше не одна в этой борьбе. Я не одинока.

Что-то зажужжало возле уха. Я хлопнула, но промахнулась. Насекомое приземлилось на зеркало: светлячок, мерцающий зеленым. Какой блестящий.

Он полетел к потолку. Я следила за ним, и на веках горели звезды. Бесконечное множество, они вращались вокруг друг друга без всякой закономерности, мерцали и гасли, взрывались, росли, уменьшались, плакали и пели.

В голове зазвучали слова Пашанга: «Она чувствовала твои страдания, будто собственные».

Я не могла прятаться от самой себя. Больше не могла.

Я сняла повязку и посмотрела в зеркало. Посмотрела в свой правый глаз, черный и без зрачка. Закрывая его, я видела только мир, а закрывая левый глаз, видела только звезды.

«И из сочувствия она дала тебе кое-что».

Ничего себе «кое-что».

16. Зедра

Продолжая притворяться, будто не могу ходить, я добилась, чтобы Селене позволили помогать мне. Утром мы получили разрешение посетить купальню. И Селена покатила меня туда.

– В гавани появилось несколько новых кораблей! – сказала Селена, когда мы проезжали по залитому солнцем коридору, где в открытые окна струился прохладный утренний воздух. – Я заметила их с балкона. У них эмблема Принципуса на парусах, а значит, это саргосские корабли! Саргоса – вассал Крестеса. Возможно… возможно, они смогут забрать меня домой.

Я тоже заметила их. Отвратительная эмблема, напоминавшая медузу с единственным выпученным глазом.

– Не слишком надейся, милая. Они приплыли с востока, от саргосских форпостов на островах к югу от Кашана. Они еще дальше от твоего дома, чем Кандбаджар. – Я узнала это, следя в обличье дронго за Озаром. Он покупал пряности у саргосцев и часто пользовался их кораблями.

Селена разочарованно вздохнула:

– Что ж… я знала, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, как и все мои надежды.

В купальне я попросила ее присоединиться ко мне в горячем бассейне. Евнухи подожгли мускатные палочки в курильницах – пряный, сладкий, всепроникающий аромат. Вода казалась слишком пенистой. Когда забил фонтан, я прошептала Селене на ухо свой план:

– Мы уходим. Прямо сейчас. Если хочешь попасть домой, делай все, как я говорю, поняла?

Она уставилась на меня с порозовевшими щеками:

– Что? В каком смысле уходим? Куда мы пойдем?

Нас разделяло облако пара, поднимающееся от угольной жаровни. Я подошла к Селене спереди, чтобы она хорошо меня видела и не сомневалась в серьезности.

– Обещаю, если сделаешь, все, что я скажу, я отправлю тебя домой. Ты согласна, Селена?

Я протянула ей мокрую ладонь.

Ее безумный взгляд сказал все.

– Я же говорила, как я могу быть уверена?

– А как ты уверена, что в небе какой-то ангел слышит твои отчаянные молитвы?

– Я его видела.