Мы пожали руки в подтверждение. Хотя совпадали ли наши методы и ценности, еще предстояло выяснить.

– Твой верблюд жив? – спросила я.

Эше поморщился и покачал головой:

– Пушок не был приспособлен к снегу.

Он и правда был довольно пушист для верблюда. Бедняга.

– Я могу попробовать раздобыть у Пашанга двух лошадей. Хотя… мне бы не хотелось еще раз с ним говорить. Ворота недалеко, мы можем дойти пешком.

– Ты имеешь в виду человека, который приставил к тебе всех целителей в лагере и часами смотрел, как ты спишь, чтобы убедиться, что ты не умираешь? Пашанг молится на тебя, а здесь на каждого всадника приходится по пять лошадей. Иди, попроси его.

Что ж, вероятно, мне придется.

Пашанг сидел у костра в одиночестве и жарил на вертеле нечто, пахшее яком. Я вспомнила сочность и тонкий вкус его любимого блюда. Но неужели великому кагану йотридов нечем заняться и не с кем посидеть? Как странно.

– Сделай мне еще одно одолжение, – сказала я, стараясь быть как можно сдержанней. – Дай нам двух лошадей. Не обязательно кобыл или кашанских скакунов. Каких не жалко.

Он поднял голову и с беспокойством оглядел меня.

– Потливая лихорадка – она такая, ты знаешь? Днем ты можешь двигать горы, но при луне будешь лежать пластом, сминая в кулаках простыни.

– Если это будут не твои простыни, я как-нибудь переживу.

Он вздохнул, почти смиренно:

– Разве жизнь здесь, с нами, не напоминает тебе о доме?

Я указала на Песчаный дворец, выглядевший размытым с такого расстояния:

– Мой дом там, Пашанг. И я там окажусь. Или там, или в могиле.

– Такая честолюбивая. Прямо как твой брат. Я проиграл ему дважды, знаешь? Хотел попытаться в третий раз на силгизских пастбищах, но… – он поднял руки в знак поражения. – Придется попробовать с Гокберком.

– Дух силгиза в десять раз сильнее, чем у йотрида, – внезапно произнесла я отцовскую поговорку.

Пашанг усмехнулся:

– А у йотрида сила десяти аланийцев. А значит, ты в сто раз лучше, чем любой человек за теми стенами. Почему же тебе так трудно?

– А почему ты здесь? – Я не хотела спрашивать, но само его присутствие раздражало. – Зачем привел орду? Апостолы говорят, ты должен создавать проблемы Кярсу. Они, как и все, боятся тебя. – Я подошла ближе, накрыв его своей тенью. – Можешь называть меня глупой, но это не так. И после того, что я видела, после того, что пережила, я знаю – ты просто маленький человек, отбрасывающий большую тень.

Пашанг встал, напоминая мне, насколько он высокий. Почти как Джихан.

– Ты помнишь, Сира? – прошептал он мне на ухо. – Помнишь, что случилось, пока ты парила среди ярких звезд?

Я отшатнулась, воспоминания о падении на звезду пронеслись сквозь разум.

– Что ты сказал?

На его лице появилась неземная улыбка.

– Ты падала. Парила. Летела. Я взял тебя за руку, и мы проплыли через тысячу миров.

Я зажмурилась, воспоминания обжигали при каждом слове. Звезды, горящие, умирающие, взрывающиеся, плачущие. Я пережила слишком много для одного разума, для одной жизни, поэтому…

Пашанг схватил меня за руку, как в том сне.

– Она чувствовала твои страдания, будто ее собственные. И из сочувствия она дала тебе кое-что.

Я вырвалась, ошеломленная божественными картинами и чувствами. Подняла глаза к небу: звезды сияли, словно изумруды, и каждая пела собственную песнь.

– Двух лошадей, – сказала я, едва держась на ногах. – Дай нам двух лошадей.

– Можешь взять все, что хочешь, – раскинул руки Пашанг. – Мой лагерь – твой. Мои йотриды – твои. – Он дернул себя за воротник: – Я – твой.

Пройдя сквозь ворота, мы остановились у дома Эше в Стеклянном квартале. Из мансарды на четвертом этаже открывался потрясающий вид на стеклянную скульптуру святой Норы. Раз в год, в день рождения святой, люди собирались и бросали в статую камни – показать, что она несокрушима. Последнее чудо святой, явленное перед ее вознесением в Барзах, настолько поразительное, что вокруг нее построили целый квартал.

Просторное жилище Эше заполняли занавеси и ковры с незнакомым мне простым геометрическим узором. Наверное, химьярский. Эше отвел целую комнату с нишами на каждой стене под книги.

Сейчас он скидывал все книги на пол.

– Ее здесь нет, – сказал он. – Неужели они нашли ее?

– Ты в самом деле так беспокоишься о книге?

– Это один из немногих экземпляров второго тома «Типов крови» в мире. Он содержит тайный шифр, который я разгадывал после того, как узнал правду о ее авторе от пьяного Философа. Может, Философы пробрались в дом и забрали ее… но дверь была заперта на засов, когда мы приехали. Как?

– Я больше удивлена, что в дом не ворвались гулямы. Должно быть, они вытянули твое имя из Хадрита, Озара или Самбала и уже знают, что ты замешан.

Он поднял стопку книг и начал складывать по одной в нишу.

– Ты не веришь в своих друзей?

– Они мне не друзья. И я знаю, что ради спасения они сдадут и святого Хисти. Так что лучше не задерживаться, пока кто-нибудь нас не увидел.

– Но ордену, по-твоему, можно доверять?

– У нас нет другого выбора. Шейх Хизр был искренен настолько, насколько вообще возможно. Будучи Великим муфтием Источника, он имеет доступ ко дворцу, да и ко всему в городе. С его помощью мы, безусловно, сможем отыскать колдуна.

Пока Эше продолжал рыться в своем доме в поисках книги, я сидела на балконе и наблюдала за людьми, снующими по одному из самых богатых кварталов. Многие здания венчал купол – зеленый или золотой, – и вокруг этих куполов вились виноградные лозы. Стеклянные панели, некоторые украшенные цветочными узорами, заменяли целые стены. По краям чистых мощеных улиц висели незажженные фонари.

И тут я почувствовала, что теряю сознание. Потливая лихорадка, я уже болела ею два или три раза. Лучше оставаться в постели и пропотеть, но у нас не было времени на слабость. Я положила голову на шелковую подушку, надеясь, что свежий воздух остудит распространявшийся изнутри жар.

Ко лбу прижалась сухая рука. Я подняла глаза и увидела склонившегося надо мной Эше.

– У тебя жар, – сказал он. – Наверное, лучше остаться на ночь здесь. Поверь, у меня гораздо удобнее, чем в ордене.

Слишком ослабев, чтобы спорить, я кивнула и пошла в его спальню. Там были шелковые простыни и шерстяное одеяло, точно такие, как у меня во дворце. Пока я устраивалась поудобнее, Эше положил в миску листья и растолок пестиком, затем отправился