Пьетро сдерживает вздох, сжимает запястье Джулии.

– Мужайся. Пока мы здесь, мы ничем не можем ему помочь.

Джулия часто моргает, отводит глаза. Она не будет плакать, нет. Только не сегодня.

Она смотрит на Джованну и качает головой. Ничего нового, говорит ее взгляд, и мать внутренне холодеет, сжимая в руках четки. Джулия поднимает глаза, смотрит на Иньяцио. Брату двадцать четыре года, а он еще такой… незрелый. Он так влюблен, что готов изменить свою жизнь.

Джулия улыбается через боль. Нет, она не могла пропустить его свадьбу.

* * *

– Ну, все готовы! – восклицает Ромуальдо Тригона, похлопывая Иньяцио по спине.

Тот, улыбаясь, пытается увернуться.

– Эй, полегче!

Иньяцио никогда не чувствовал себя таким счастливым. Жаль, что счастье это омрачилось смертью отца.

Мысли об этом – как капля чернил, растекающаяся по океану безмятежности.

Он женится на самой красивой женщине Палермо. Он начал ухаживать за ней в то время, когда болезнь отца только дала о себе знать.

Поначалу Иньяцио вел себя с избранницей игриво, легкомысленно. А потом все изменилось. Появились теплота и нежность, они сопровождали его все время, пока отец болел, до самой его смерти. Только ее слова приносили настоящее утешение; только ее ласки смягчали боль от потери.

Ромуальдо поднимает голову, рассматривает потолок церкви.

– Что ж, церковь, конечно, скромная… – Он переводит взгляд на друга, и в его глазах, обычно таких насмешливых, появляется необычная серьезность. – Когда вы познакомились, ты уже знал, что женишься на ней?

Иньяцио наклоняется к другу. Улыбка оживляет его лицо, глаза светятся гордостью.

– Нет. Но я сразу понял, что она – особенная.

Да, она такая, повторяет он про себя.

Все началось ярким весенним днем. Они с Ромуальдо прогуливались по парку «Вилла Джулия», где среди пальм и кустов питтоспорума увидели трех девушек в белых платьях, сопровождала которых гувернантка, говорящая с сильным немецким акцентом. Как обычно дерзкие и самоуверенные, они с Ромуальдо пошли за ними. Заметив их, девушки стали пересмеиваться и шушукаться. Тогда они с Ромуальдо принялись свистеть и обмениваться шутками, довольно громко.

Неожиданно порыв ветра сорвал с головы одной из них соломенную шляпку. Девушки, обернувшись, закричали. Тогда Иньяцио узнал сестер Эмму и Франческу Нотарбартоло ди Виллароза, их семью с Флорио связывала давняя дружба. Девушки считались первыми красавицами Палермо.

Но кто же третья? Кто она?

Высокая, статная, с янтарной кожей. Она бежала по тропинке за шляпой, которую гнал ветер. Все в ней было пронизано неотразимой грацией: пружинистый легкий шаг, рука, придерживающая белую юбку, под которой были видны точеные лодыжки; другой рукой она прикрывала глаза от солнца и улыбалась, и в этой улыбке не было ни тени лукавства.

Иньяцио оказался быстрее: он догнал шляпку и вернул ее девушке, пользуясь случаем представиться ей, обаятельный и дерзкий, каким он умел быть.

Девушка взяла шляпу в руки и, подняв на мгновенье глаза, назвала свое имя. Восхитительный румянец окрасил ее щеки.

Франка Якона ди Сан-Джулиано.

Да, Иньяцио слышал это имя в дворянском клубе на Форо-Италико. В одной из досужих бесед, сопровождаемых клубами сигарного дыма и звоном бокалов с коньяком, кто-то говорил ему, что юная баронесса ди Сан-Джулиано внезапно расцвела и стала настоящей красавицей, и многозначительно подмигнул.

В ответ Иньяцио хищно улыбнулся и ответил, что сам убедится в этом, когда представится возможность.

Но никто не говорил ему об этой длинной гибкой шее, которую оттенял кружевной воротник; о полной груди, которая поднималась и опускалась под воланами платья; об изящных лодыжках, которые открывались, когда девушка бежала за шляпкой. И об этих больших зеленых глазах, которые она смущенно отводила под его взглядом.

Из-за этих глаз Иньяцио и потерял рассудок. Ни одна женщина не смотрела на него с такой прямотой и искренностью. В этих глазах было обещание чуда, которое, казалось, уготовано только ему.

У них был разный круг друзей, они посещали разные салоны, но Иньяцио стал искать новых встреч. Он часто проезжал под окнами палаццо Виллароза, где она жила; старался попасться ей на глаза в парке «Вилла Джулия», где она любила гулять; смотрел ей вслед долгим влюбленным взглядом; писал ей страстные письма.

В конце концов Франка приняла его ухаживание, сначала с недоверием, но потом и она так увлеклась им, что Иньяцио был растроган. В те редкие моменты, когда они оставались наедине, сердце его трепетало, ведь Якона Сан-Джулиано никогда не отдали бы дочь за такого, как Иньяцио – гуляку и бабника, известного всему Палермо.

Иньяцио знал это, ведь, по сути, они были правы. Он не был святым, и женщины ему всегда нравились.

Очень нравились.

Но Франка – она другая. Он знает, он чувствует, что будет любить ее всю жизнь.

* * *

Джулия подходит к матери, сообщает ей о состоянии Бласко. Та шепчет в ответ:

– На все воля Божья…

Потом предлагает дочери выйти, подождать невесту на улице. Джулия кивает. Маленький Винченцо, пользуясь моментом, бежит к Иньяцио.

Джованна поворачивается к донне Чичче, сидящей позади, и качает головой. Донна Чичча крестится. Им не нужно ничего говорить, они понимают друг друга и без слов.

Прошло почти два года, как Джованна потеряла мужа, она до сих пор носит траурное платье из атласа и бархата и жемчужный браслет. Темное пятно среди цветов, доставленных сюда по просьбе Иньяцио из оранжерей доброй половины Италии. Она чувствует себя лишней, как будто жизнь вышла из-под ее контроля, а она ничего не может с этим поделать. Не такой партии хотела она для сына. И не только потому, что бракосочетание состоится в чужом городе, вдали от Палермо, вдали от друзей, в этой убогой церкви, от вида которой у Джованны сжалось сердце. Как будто мы сбежали из дома, думает она, в каком-то смысле так оно и есть.

В Палермо никуда не деться от осуждающих взоров, от пересудов, от небрежно брошенных, как камни, тяжелых слов. Наивно думать, что можно остаться незамеченным, укрыться от язвительных комментариев; такое простодушие дорого стоит. И чем аппетитнее сплетни, тем больше раздувается самолюбие того, кто их распространяет.

Поэтому слухи о том, что Иньяцио увивается за Франкой, неизбежно достигли ушей Джованны, просочились через стену скорби по ушедшему мужу. Эти слухи не давали Джованне покоя, так что пришлось просить донну Чиччу выяснить, не грозит ли этот флирт стать чем-то серьезным.

Донна Чичча так быстро принесла сведения о добродетелях Франки, что Джованна лишилась дара речи. Молодых людей часто видели вместе, ходили даже слухи, порочащие девушку из хорошей семьи. Но еще больше озадачило Джованну