того, что они натворили… В декабре уже стало понятно, что дело серьезное, тогда Колаянни поднял шум в палате депутатов и поинтересовался, почему правительство не обнародовало результаты расследования парламентских комиссий…

– …а расследования эти касались и того периода, когда премьер-министром был Криспи, – подхватывает Пьетро. Он замолкает, кивает в сторону Иньяцио. – Флорио не придавали этому большого значения еще и потому, что голова у нашего Иньяцио тогда, да и сейчас была занята совсем другим. Но поскольку в деле замешан Криспи, оно принимает серьезный оборот. К сожалению, все так или иначе замешаны… – Лицо Пьетро становится серьезным.

– Если Криспи промолчал в этой ситуации, его можно понять: слишком много людей и слишком много банков оказалось впутано в эту историю. Помнишь, судили Кучиньелло, директора Неаполитанского банка, за то, что он выдавал кредиты направо и налево, в том числе и тем, кто не мог их потом выплатить? – Ромуальдо подается вперед. – А в кабинетах «Банка Романа» чего только не нашли: поддельные документы, заготовки печатей, бумаги, подписанные важными людьми, которые теперь трясутся от страха.

– Танлонго запускал руку в кассу банка, как в свой собственный карман, – задумчиво говорит Пьетро.

Ромуальдо кивает, отпивает глоток шампанского, потом, прикрыв рот рукой, негромко продолжает:

– Да. По сути, Танлонго и Лаццарони хранили корешки банкнот, которые нужно было уничтожать, и печатали их снова, подделав дату и подпись старого кассира. Банкноты новые, но со старыми серийными номерами, они ссужали их тем, кто брал кредит, не обеспеченный никакими гарантиями, друзьям и родственникам или кому-то, кто не хотел или не мог оставить свое имя в реестрах банка…

Пьетро хочет что-то сказать, но как будто не решается, потом робко произносит:

– В парламенте говорят, вся система прогнила. Вся. Ходят слухи, что и сам король причастен.

Ромуальдо взмахивает рукой, чтобы остановить его, отводит глаза в сторону.

– Много чего говорят, да ты и сам лучше меня знаешь. Слухов море, где-то среди них скрывается правда.

Пьетро молча кивает. Он сицилиец и знает золотое правило, которое на Сицилии быстро усваивают: лучшее слово – это то, которое ты не произносишь. Серьезное выражение исчезает с его лица: под руку с Джузеппе Монроем к ним идет Иньяцио.

– А вот и жених!

Ромуальдо останавливает официанта, просит подать еще шампанского. Рядом раздается веселый смех: это Франка болтает неподалеку с кузинами и золовкой; даже Джулия улыбается, как будто ненадолго забыла о своих горестях.

Иньяцио берет бутылку из рук официанта, говорит, что откупорит ее сам. Он волнуется, шампанское брызжет на него самого, на друзей. Все смеются. Иньяцио кладет руку на плечо Ромуальдо:

– Ну как? О чем вы тут говорили? У вас такие лица, словно это не свадьба, а похороны…

– О том, что произошло в Риме, и о том, что в этом замешаны даже такие люди, как Криспи, – отвечает Пьетро. Став депутатом, он многое узнал о темной стороне жизни королевства. Он не может вдаваться в подробности, но хотел бы предупредить друзей.

– А все потому, что Танлонго и таким подонкам, как он, в Риме дали слишком большую свободу. Никто не контролировал банк много лет, мыслимо ли? Безнаказанность приводит к тому, что человек начинает воровать… или подделывать банкноты, – рассуждает Иньяцио. Он в шутку толкает Ромуальдо, чтобы прогнать его со стула. Они дурачатся, как мальчишки.

– Не знаю, на твоем месте я был бы осторожнее. – Пьетро говорит с серьезным видом. Он не обращает внимания на взрывы смеха и внимательно смотрит на шурина, в его взгляде – беспокойство и упрек. – Я не позволил бы банку «Кредито Мобильяре» открывать контору в одном помещении с Банком Флорио. У них тоже рыльце в пуху. Нелишним будет проявить благоразумие.

Пьетро всего на несколько лет старше шурина, но производит впечатление умудренного опытом человека. Он бывает таким занудой, что Иньяцио удивляется, как сестра его терпит.

– Может, у них и есть какие-то проблемы, но Банк Флорио ведет дела честно, и ему нечего скрывать, – пожимает плечами Иньяцио. – Отец работал с «Кредито Мобильяре» после слияния с Рубаттино. Хороший банк, и управляют им порядочные люди. Кстати, я вхожу у них в совет директоров, они предложили мне должность вице-президента в Палермо… Если бы с ним что-то было не так, я бы уже об этом знал, тебе не кажется? Они дали прочные гарантии. И вообще, все в Палермо знают, что это разные банки.

– Поживем – увидим… – сомневается Пьетро.

Джузеппе трясет Иньяцио за плечо:

– Твоя прекрасная жена тебя потеряла. Забудь о делах хоть на сегодня, такие речи наводят скуку!

Иньяцио оборачивается и встречается взглядом с Франкой, в ее глазах – обожание и любовь. Он целует кончики ее пальцев и снова обращается к друзьям:

– Мы поедем во Флоренцию и Венецию, а потом в Париж. Хочу показать ей самые красивые места… Она заслужила это, мы оба заслужили это, после всего, через что нам пришлось пройти, чтобы пожениться… После такого хочется держаться подальше от Палермо.

Ромуальдо встает, поправляет галстук.

– Отлично. Поезжайте, отдохните и возвращайтесь с прибавлением. Ждем наследника: семье нужна новая кровь.

Иньяцио и Джузеппе смеются, Пьетро фыркает. Франка встает, подходит к ним. Берет мужа за руку, а он притягивает ее к себе и целует на глазах у всех.

За окнами по-прежнему дует сильный ветер.

* * *

Именно в Париже, во время медового месяца, Франка действительно все поняла.

Прочитала об этом в глазах продавца из ювелирного магазина «Картье», который с поклоном вышел вперед, всячески демонстрируя, что готов услужить. Заметила это в сухом, грубоватом отказе Иньяцио, за которым последовал приказ: «Appelez-moi le directeur, s’il vous plaît»![14] Услышала это в подобострастном, с оттенком беспокойства тоне директора, который через слово извинялся за то, что не встретил их лично, поздравлял счастливого мужа и сыпал комплиментами в адрес молодой жены.

Франка поняла, что Иньяцио говорит с миром на универсальном языке, который открывает все двери, – на языке денег.

Их проводили в небольшую гостиную с зеркалами и бархатными диванами, предложили шампанское, глоток которого она с удовольствием отпила, наслаждаясь вкусом незнакомого ей еще несколько дней назад вина. А затем начался настоящий парад драгоценностей: перед ней стали открывать большие футляры, являя свету одно чудо за другим. Франка попыталась что-то сказать на своем неуверенном французском. Иньяцио выслушал жену с улыбкой, поправил произношение и нежно провел пальцами по ее шее.

– Выбирай все что хочешь, – прошептал он ей на ухо.

Тогда она дрожащими от волнения пальцами погладила крупный жемчуг, мерцающий на красном бархате. Она обожала жемчуг, но до этого