Он говорил решительно, глаза его блестели, и это глубоко встревожило мать, потому что она в очередной раз поняла, что сын вырос и больше не слушает ее советов.

Еще он сказал Джованне, что Франка – тот самый человек, который ему нужен.

– Я это чувствую, мама: никто не смотрит на меня так, как она.

Сказал, что хочет на ней жениться, только с ней он чувствует себя легко и счастливо; что он устал жить в этом доме, который после смерти отца стал тяжелым, мрачным; что он хочет радоваться, любить, а не только думать о работе и о мертвецах, которые, как призраки, продолжают его преследовать.

Это уже слишком! Да как он посмел упрекнуть ее в том, что она продолжает испытывать боль утраты? Джованна тогда напомнила сыну о его любовных похождениях в Европе, о деньгах – огромных, баснословных! – потраченных на вечеринки, на путешествия, упрекнула его в недостойном поведении, неуважении к памяти отца, неблагодарности по отношению к нему и к ней самой. Она даже намекнула, что для семейства Якона это будет брак по расчету: да, у них есть дворянский титул, но и куча долгов. Всем хорошо известно, что у отца Франки дела идут из рук вон плохо, семья не может платить по счетам.

– В Палермо у всех долги, maman, – лишь пожал плечами в ответ Иньяцио. И снова стал говорить о том, что Франка будет для него идеальной женой. Спорить было бесполезно.

Джованна решила вести себя так, как умела, точнее, как было принято в приличном обществе. Не торопилась, выжидала, когда увлечение сына пройдет. Все отрицала, всем говорила о безупречном поведении Иньяцио и о том, что девушка сама виновата: легкомысленная, она неосторожно поддалась чарам Иньяцио, у которого, как известно, репутация завзятого ловеласа.

Все напрасно. Палермо продолжал следить за развитием сюжета, Франка и Иньяцио были у всех на устах. В роскошных гостиных, прикрывшись веерами, любезно приподнимая шляпы, толкая собеседника локтем, сально усмехаясь, болтали о них и об их тайных свиданиях.

Однако случилось непредвиденное: семье Франки пришлось переехать на некоторое время в Ливорно, вероятно, из-за слишком настойчивых кредиторов. По крайней мере, так говорили.

Джованна с облегчением вздохнула. Она надеялась, что огонь, в который не подбрасывать дров, быстро потухнет и что Иньяцио найдет другую девушку для развлечений.

Но этого не произошло.

* * *

– Конечно, я бы хотела, чтобы свадьбу сыграли в Палермо, но пусть так. Главное, чтобы моя Франка была счастлива.

Костанца Якона Нотабартоло ди Виллароза, баронесса Сан-Джулиано, сжимает руку племянницы, Франчески ди Виллароза, сидящей рядом с ней в карете. Девушка кивает.

– Да… – тихо говорит она, поджав тонкие губы и опустив голову, отчего лицо становится неразличимо в полумраке кареты.

На ней черное платье. Траур.

Она овдовела в неполных двадцать лет. Ее мужа, тосканского дворянина Америго Гонди, через три месяца после свадьбы унесла страшная болезнь; лечение и благодатный воздух окрестностей Палермо, куда они переехали в надежде на улучшение, не помогли. Америго, понимая, что жить ему осталось мало, захотел провести свои последние дни в Виареджо, куда его и перевез один из пароходов Флорио по распоряжению Иньяцио, знавшего о том, что Франческу и Франку связывает нечто большее, чем родственные узы. Франческа согласилась приехать на свадьбу кузины, ведь этот праздник для нее – луч света в кромешной тьме, в которой она оказалась.

Франческа украдкой вытирает слезы. Она не хочет, чтобы тетя видела ее плачущей. Нужно постараться забыть о своем горе в такой радостный день.

Но Костанца замечает это и, смутившись, поворачивается к Францу, своему сыну, поправляет лацкан его пиджака. Мальчик силится улыбнуться, его лицо искажает гримаса. Костанца вздыхает.

– Вытрите ему губы, у него слюни текут, – тихо говорит она компаньонке, и в этом голосе боль и тоска.

Боль и тоска и во взгляде Франчески, молча следящей за жестами женщины. Она знает, как тяжело тете воспитывать больного с рождения ребенка, как много ей пришлось пережить. Пятеро детей Костанцы умерли в младенчестве, выжили только Франка и Франц. Но теперь ей и ее семье наконец достанется немного радости. Она, как тигрица, всегда защищала свою Франку, молилась, чтобы ее дочь обрела счастье. Этот брак – ответ на ее молитвы.

* * *

Когда карета останавливается перед церковью Сан-Якопо ин Акуавива, Франка от неожиданности вздрагивает. Она смотрит на отца, Пьетро Якону, и опускает глаза. Ей не стоит волноваться, она прекрасна и знает это: полюбовалась собой в зеркале перед выходом из дома. В овале тяжелой позолоченной рамы она увидела тонкое лицо, большие зеленые глаза, длинные черные волосы, волнами спадающие на плечи, стройную фигуру. Ей девятнадцать лет, она грациозна и элегантна, на ней великолепное шелковое платье цвета слоновой кости с фатой из тюля. Неважно, что она бледна, что ей очень холодно. Сегодня она выходит замуж за человека, которого любит, как никогда еще не любила.

Ее пальцы дрожат, а кровь бежит по венам с невероятной скоростью: в ушах стучит, да так громко, что этот стук перекрывает шум волн, разбивающихся о пирс. Она чувствует себя героиней романа, но это, говорит она себе, не финал. Это начало новой прекрасной жизни.

Вдруг нахлынули воспоминания, горькие воспоминания о тех временах, когда она страдала, когда ей казалось, она теряет все, когда они с Иньяцио были вынуждены расстаться. В день их знакомства как будто луч света ворвался в полумрак, в котором она прожила почти двадцать лет. До тех пор мало кто замечал баронессу Якону ди Сан-Джулиано, которая скромно жила в палаццо Виллароза, рогатом дворце, как его прозвали, может, из-за двух дымоходов, возвышающихся над крышей, а может, из-за бессчетных любовных связей ее владельца, Франческо Нотарбартоло, барона ди Виллароза. И вот появился Иньяцио Флорио, начал ухаживать за Франкой, и тогда весь город обратил на нее внимание. О ней заговорили. Ее красоту признали все, но критиковали, порой яростно, за то, как она ходила, говорила, одевалась. Однако и этим пересудам быстро пришел конец. Да, сейчас семейство Якона ди Сан-Джулиано испытывает финансовые трудности, но когда речь шла о дочери, родители не жалели средств. Они не только дали Франке отличное образование, наняв немецкую гувернантку, но и воспитали у девочки чувство прекрасного. На волне обвинений в адрес Иньяцио – оболтус, бабник, повеса, негодяй – стали появляться сплетни, в которых Франку называли скомпрометированной. Порченый товар, падшая женщина, потерявшая уважение, бесстыдная грешница.

Тогда-то и обрушился на нее