судебном расследовании многое умалчивалось и упускалось, таинственным образом «исчезли» некоторые компрометирующие документы, обвинения летели то в адрес Криспи, то в адрес Джолитти. 23 ноября в суде был зачитан отчет, составленный парламентской следственной комиссией, «семеркой», где указывалось на ответственность бывших министров, депутатов, управляющих и журналистов. Джолитти был вынужден уйти в отставку, а Франческо Криспи в третий раз стал главой правительства (15 декабря 1893 года). Суд над Танлонго и Лаццарони закончился 28 июля 1894 года, они оба были оправданы.

Далеко не только финансовый скандал (в результате которого 10 августа 1893 года был создан Центральный банк Италии) будоражил страну. Уже в 1891 году на Сицилии, испытывающей серьезные трудности из-за экономического кризиса и засилья латифундий, создаются сицилийские фаши – союзы трудящихся, борющихся за социальную справедливость и права рабочих и батраков. Эти союзы создавались прежде всего в городах и действовали поначалу как обычные общества взаимопомощи, однако движение приобретает массовый характер, когда к нему присоединилась деревенская беднота: 20 января 1893 года в Кальтавутуро, городе в провинции Палермо, пятьсот мужчин и женщин захватили муниципальную землю, «желая таким образом продемонстрировать, что она является общественной собственностью» (газета «Коррьере делла сера» от 21 января 1893 года). В ответ карабинеры открыли огонь, убив тринадцать человек. Манифестации продолжались в течение всего года, забастовки и протесты усилились к августу и прошли в Палермо, Агридженто, Кальтаниссетте, Трапани и в прилегающих к ним провинциях.

Эти далекие события, связанные с финансовым скандалом и созданием союзов трудящихся на Сицилии, имеют определяющее значение для истории Италии, о чем свидетельствует выступление Наполеона Колаянни в палате депутатов (30 января 1893 года): «Недавно я поведал вам о проблемах одного банка, а теперь должен сказать несколько слов о трагедии в Кальтавутуро. Хотя на первый взгляд между этими явлениями нет никакой связи, их многое объединяет: если в первом случае мы видим социальную борьбу, происходящую наверху, среди правящих классов, за получение максимально возможных благ, то в событиях в Кальтавутуро, наоборот, мы видим борьбу бедняков за получение минимальных средств к существованию».

Жемчужины, они прекрасны. Необычные. Выразительные, не мертвые, но и не живые.

Они рождаются в раковине, внешне похожей на камень: там, внутри, живет устрица, там уютно, там мерцает свечение перламутра. Их рождение связано с болью: инородное тело попадает в устрицу и вызывает в ней естественную реакцию – нейтрализовать раздражитель, который ранит ее плоть, покрывая его слоями перламутрового вещества.

Красота рождается в муках.

Жемчуг занимает «первое место среди всех драгоценностей и стоит выше всех их», пишет в «Естественной истории» Плиний Старший (I в. н. э.) и поясняет: «…качество жемчуга зависит от качества оплодотворяющей жидкости. Жемчуг сияет белизной, если в раковину попала чистая жидкость… и он бывает бледным, если зачатие произошло во время ненастья». Еще Плиний рассказывает, что Клеопатра поспорила с Антонием, что сможет проесть десять миллионов сестерциев[13] за один ужин. Она попросила принести ей крепкий уксус, растворила в нем одну из жемчужин, которую вынула из серьги, и выпила его. Во времена правления Цезаря Октавиана Августа популярность жемчуга, который по закону могли носить только патриции, подтолкнула многих купцов заняться его торговлей. Время шло, но страсть к жемчугу не угасала: английская королева Елизавета I всегда изображается в платьях, украшенных жемчугом – символом чистоты и девственности, а также экономического могущества; всем известна «Девушка с жемчужной сережкой» (1665–1666) Яна Вермеера, но украшения из жемчуга можно увидеть на многих картинах голландских художников XVII века. На портрете 1859 года, автором которого считается немецкий художник Франц Ксавер Винтерхальтер, сорокалетняя королева Виктория изображена в бриллиантовом колье весом в 161 карат и браслете из жемчуга, украшенном камеей с изображением ее мужа, принца Альберта. Тот же браслет можно увидеть на запястье королевы на портрете кисти Берты Мюллер 1900 года, он хранится в Национальной портретной галерее в Лондоне: старая, усталая, печальная королева Виктория, одетая в траур (хотя со смерти Альберта прошло почти сорок лет), носит в знак верности этот браслет.

Все это по-прежнему натуральный жемчуг. Только в конце XIX века японский предприниматель Микимото Кокити освоил «выращивание» жемчуга. Несказанно разбогатевший сын бедного торговца декларировал: «Я хочу дожить до того дня, когда жемчуга станет так много, что каждая женщина сможет купить себе ожерелье. Мы подарим его женщинам, которые всегда мечтали о нем». Эта фраза стала пророческой: культивированный жемчуг сегодня доступен каждому. Украшений из него производится так много, что они стали обыденными. Натуральный жемчуг – дар моря, скрытая рана, остается сокровищем для избранных.

* * *

Ясный день в лапах у холодного порывистого ветра. Он срывает свою злость на гостей, спешащих в церковь Сан-Якопо ин Акуавива, чтобы укрыться от брызг волн, разбивающихся о пирс.

Облик церкви Сан-Якопо простой и строгий. Она совсем не похожа на роскошные барочные церкви Палермо, откуда родом жених и невеста. Но эта церковь, как безопасная гавань, выходит фасадом на набережную Ливорно.

Центральный неф торжественно украшен корзинами роз и белых лилий со свисающими ветками плюща. Запах цветов смешивается с ароматом благовоний. Рокот моря за стенами церкви вплетается в музыку органа.

В приоткрытую дверь ризницы священник смотрит на гостей, которые рассаживаются на скамьях. Он вытирает руки о рясу, качает головой. Кто бы мог подумать, что ему выпадет честь венчать таких важных особ! Да еще в феврале!

Тяжелая церковная дверь открывается, кто-то заглядывает внутрь. Вскоре он появляется снова, ведет под руку женщину, одетую во все черное.

Мать и сын.

Иньяцио и Джованна.

За ними идут Джулия Ланца ди Трабиа и Эмма ди Виллароза, держа за ручки неугомонного Винченцино.

Они идут по проходу, гордо вскинув голову, красивые, элегантные. Иньяцио остается у алтаря, а женщины и ребенок садятся на скамью напротив него, к ним подходят Ромуальдо Тригона и Джузеппе Монрой, друзья жениха. Улыбаясь, они целуют дамам ручки, ерошат волосы Винченцино, потом подходят к Иньяцио, и все дружно смеются.

Кто бы мог подумать, что Иньяцио первым из них капитулирует?

Вскоре появляется и Пьетро Ланца ди Трабиа, у него мрачный вид. Он кивает Джулии, та встает, провожаемая обеспокоенным взглядом Джованны.

Супруги ди Трабиа отходят в сторону. Джулия прижимает руку к груди, словно хочет успокоить волнение. У нее не хватает смелости заговорить первой. Их младшему сыну Бласко всего два года, и он очень болен. Джулия до последнего сомневалась, стоит ли присутствовать на свадьбе брата. Она умоляюще смотрит на мужа.

– Ничего нового, все то же, что сообщили телеграммой вчера вечером, – шепчет Пьетро, пожимая плечами. – Он по-прежнему слаб, жар