общества принимать на свой счет высылку и содержание в течение двух лет своих порочных членов и их семей, заставляет крестьян жить под страхом мести со стороны этих последних, терпеть в своей среде конокрадов и поджигателей и не только терпеть, но и покрывать их, угождать им. Предоставьте крестьянам право высылки порочных членов, не только к их обществу приписанных, но и тех, кто, проживая в их селе, приписан к обществу крестьян другого села, ибо часто практикуется, что порочные члены, из опасения быть высланными на поселение своим обществом, переходят на жительство в другое, причиняя последнему непоправимый вред и издеваясь над бессилием его. Предоставьте крестьянам право выселять хотя бы порочных казаков на счет последних, ибо казаки обладают имуществом иногда значительным, но поскольку таковое, составляя их собственность, в состав крестьянского надела не входит, постольку не может быть оставлено обществу в возмещение его убытков. А между тем казаки и богаче и распущеннее крестьян, и борьба с ними крестьян зачастую совершенно невозможна. Пусть уж в недопущении розги недоверие к земскому начальнику выражается, ну, а в лишении крестьян права освобождаться от своих порочных членов к кому недоверие выражается, если приговор постановлен единогласно или большинством 2/3 голосов? Здесь уже что-то совсем непонятное выходит. И если бы мы даже не выдумывали никаких новых способов и форм для защиты крестьян от произвола, не оказывали бы им медвежьих услуг своим либерализмом, то не только сделали бы им величайшую услугу, но убедились бы и в том, что крестьяне консервативнее нас. Волостной суд, получив уверенность в утверждении съездом его приговоров о телесном наказании, стал бы чаще применять свое право репрессии в такой форме и сделал бы розгу обязательной, во-первых, для преступлений против родителей, во-вторых, для проступков против власти и, наконец, в третьих, для всех несовершеннолетних в отношении всякого рода проступков, подлежащих рассмотрению суда в уголовном порядке. Деревня давно об этом просит, но ей никто не верит из любви (!) к ней. Не доказывает ли это, что наши крестьяне консервативнее нашей передовой интеллигенции, сделавшейся либеральной из-за них же, из любви и жалости к ним? Так и кажется, что «своя своих не познаша».

Письмо III

Как бы, однако, действительны ни были репрессивные меры, как бы велико ни было их значение, они всё же недостаточны для излечения всех недугов деревенских. Они необходимы лишь как преддверие культурных начинаний и как гарантия продуктивности этих начинаний. Самостоятельного же значения они не имеют и не могут иметь по самому существу своему. Вот почему розга, настоятельно необходимая для настоящего времени, легко может оказаться совершенно не нужной в будущем. Думать же, что она теперь не нужна и отжила уже свой век, во всяком случае, преждевременно; напротив, имеются все данные заключать, что ее значение не будет кратковременно, и область ее применения расширится. Под защитой крепкой власти деревня должна стать на новую дорогу, должна начать новую жизнь. Имея все данные для этого, она лишена, однако, возможности воспользоваться ими, во-первых, потому, что невежественна и во-вторых потому, что голодна. Все правовые нужды деревни, в тесном смысле этого слова, бледнеют пред нуждами материальными и образовательными. Эти нужды так тесно связаны взаимно, что трудно даже ответить на вопрос, какая из них обусловливает другую. Голодна ли деревня потому, что невежественна, или невежественна потому, что голодна. С одной стороны, ясно, что не в малоземелии нужда крестьянская заключается, так как целая треть России не обрабатывается и не приносит дохода, с другой стороны, не менее ясно и то, что всякая культура стоит дорого и крестьянам не по карману. До очевидности ясно, что, пока культура будет покупаться крестьянскими деньгами, деревня не сделает ни одного шагу вперед. Но ясно и то, что и одних средств для приобретения культуры еще недостаточно, а требуется еще и сознание необходимости ее. При современном же состоянии умственного развития крестьянства является несомненным, что не все еще доросли до сознания необходимости культуры, и мало кто ее желает. Действительность указывает нам худших крестьян именно в среде наиболее образованной и материально обеспеченной и говорит, что сравнительная обеспеченность крестьян скорее вредит им, чем приносит пользу, так как остаток от удовлетворения необходимых потребностей вызывает у них возможность удовлетворения потребностей, порождаемых их невежеством. Это последнее указание разрешает уже половину вопроса. Есть между крестьянами и бедные и богатые, но все они поголовно невежественны. Следовательно, на пути культурных начинаний в деревне просвещение народа должно занимать первое место. Но как просвещать народ? Ответом на этот вопрос будет ответ на вопрос о том, в чем проявляется невежество крестьян, в каких формах находит оно свое выражение. «Приди и посмотри», – давно уже говорит деревня городу. Ей до очевидности ясен этот вопрос, но городу, верховному вершителю судеб ее, он всё еще кажется в тумане. Этим и только этим объясняются все бесконечно – пёстрые, разнообразнейшие проекты спасения деревни, в общем составляющие ту груду мусора, о которую спотыкаются люди, пришедшие в деревню с действительным намерением если не спасти ее, то хотя бы чем-нибудь помочь ей. На общем фоне отношений личных и даже общественных невежество вырождается в право сильного.

В сфере отношений личных оно выражается в форме дикого, ничем не сдерживаемого произвола, благодаря чему сильный давит слабого, издевается над ним, глумится над его бессилием; в сфере отношений общественных оно принимает тот же характер, благодаря чему наиболее жизненные интересы общества приносятся в жертву интересам одного такого сильного, пользующегося неотразимым влиянием на всё общество. В своем предыдущем письме, останавливаясь на вопросе о мерах, способных ослабить деревенский произвол, я приводил уже иллюстрации наиболее характерных проявлений такого произвола в сфере личных отношений, и мне нечего больше добавить. В сфере отношений общественных невежество крестьян находит свое наиболее яркое выражение в их отношении к общественным нуждам. Не говоря уже о том, что, благодаря своему невежеству, крестьяне не всегда правильно разграничивают сферу интересов общественных от своих личных, они рассматривают на сходах свои нужды, иногда громадной важности, с тем легкомыслием, которое говорит лишь об их совершенно бессознательном отношении к ним. В назначенный час являются на сход должностные лица сельского управления: староста, писарь, иногда старшина. На сходе два-три человека. Они сидят под забором или подле сборни в своих характерных позах и спокойно, не проявляя ни малейших признаков нетерпения, ожидают своих товарищей. Благо день праздничный или воскресный, и они готовы просидеть так целый день. Проходит полчаса. Старшина посылает старосту, староста десятских «сгонять» народ. При всем сознании необходимости сохранять