Шрифт:
Закладка:
— Для особенно важных поручений у нас есть особенно ценные сотрудники, — Ковалев, продолжая ерничать, сделал шутливый полупоклон Овсянниковой. — Товарищ старший лейтенант, составите компанию товарищу капитану в его научных изысканиях.
* * *
Овсянникова стояла на платформе со спортивной сумкой, высматривала в толпе Витвицкого. Заметив, помахала рукой. Витвицкий шел ей навстречу с большим чемоданом и сумкой в руках, весь какой-то несуразный, нелепый.
— Привет, — он поставил багаж, вытащил носовой платок, вытер пот.
— Ты как на северный полюс собрался, — девушка кивнула на чемодан.
— Тут только самое необходимое. Несколько важных для работы монографий, кое-какие книги… форма еще.
— Какая форма? — не поняла Овсянникова.
— Парадная.
— Форма-то тебе зачем? — улыбнулась она.
Витвицкий не успел ответить, из вагона высунулась проводница.
— Молодые люди, пора! Не задерживаем отправление.
Витвицкий, бормоча извинения, пропустил Овсянникову в вагон.
* * *
Командировка Витвицкого и Овсянниковой оказалась сложной. Им предстояло объехать не один город, не один поселок, пообщаться с огромным количеством людей, разобраться в нескольких десятках давно закрытых уголовных дел, чтобы нащупать след «своего» убийцы.
…Толстый милиционер шел по аллее парка, за ним двигались Витвицкий и Овсянникова. Мужчина свернул туда, где между деревьев была протоптана тропинка.
— Вот здесь его нашли. Студент, девятнадцать лет. В общагу возвращался, — он указал направление. — Там общежитие. В обход идти долго. Так студенты дырку в ограде проломили и тропинку протоптали. Постоянно здесь ходят.
— А характер ранений? — спросила Овсянникова.
— Двадцать ножевых. Все в живот. Эксперты говорят, чуть ли не перочинным ножиком пыряли. Раны сами по себе не смертельные, он от потери крови умер. Но двадцать ножевых. Мы как ваш запрос получили, сразу поняли — подходит наш висяк под ваше описание.
— А следы… сексуального насилия были? — спросил Витвицкий.
Толстый милиционер косо посмотрел на странного следователя.
— Говорю же, студент. Не студентка.
— И что? — не понял Витвицкий.
— Я, товарищ капитан, не знаю, как у вас там в Москве, а у нас тут мужеложства не бывает, — отчеканил мужчина.
Витвицкий хотел что-то возразить, но его оттерла Овсянникова.
— Спасибо, — она пожала милиционеру руку. — Можете быть свободны.
Толстый милиционер козырнул, ушел к машине. Овсянникова и Витвицкий пошли по осеннему парку.
— Что думаешь? — спросила старший лейтенант.
— Не наш случай.
— Да, скорее всего, пьяная драка с поножовщиной. Ну что, поехали на вокзал? Следующим по плану у нас Днепропетровск.
* * *
В Днепропетровске все повторилось — очередное отделение милиции, очередные уголовные дела. Овсянникова и Витвицкий сидели напротив молодого следователя. Перед ними лежало фото девушки с несколькими ножевыми ранениями.
— Ее на третий день нашли. Дверь изнутри закрыта была, окно открыто. Вероятно, убийца в окно вылез, — пояснял следователь.
Овсянникова и Витвицкий переглянулись. Капитан покачал головой — нет, не то.
И снова сменился город, отделение. Другой кабинет, другой сотрудник, другое дело.
— Труп нашли в лесополосе. Все как у вас, ножевое.
— Одно? — спросил Витвицкий.
— Нет, его сперва пырнули, а потом горло перерезали, — пояснил рыжеватый следователь, открыл дело, показал фотографию. На ней был труп мужчины лет шестидесяти.
— Извините, — Овсянникова первой поднялась из-за стола. — Это не наш.
Им повезло, если только это слово подходит к тому, чем занимались Витвицкий и Овсянникова, в небольшом районном центре, затерявшемся среди южнорусских степей. Седой следователь выложил фотографии, и Витвицкий с Овсянниковой не сговариваясь подались вперед — на фотографии был труп мальчика с выколотыми глазами.
Капитан взял дело, начал листать.
— Сергей Ларионов, 1974 года рождения, — монотонно комментировал следователь. — Труп был обнаружен в лесополосе полгода назад. Проникающие ножевые ранения. Гениталии отрезаны. Глаза выколоты.
— Вы так об этом говорите, как будто меню в банкетном зале зачитываете, — не сдержался Витвицкий.
— А как я об этом должен говорить? — не понял следователь.
— Это же ребенок.
— И что мне теперь, расплакаться? Ребенка убили, убийцу мы не нашли, — мужчина достал сигареты, но курить не стал, просто вертел пачку в руках. — Не знаю, как вы, а я в такие моменты чувствую свою бесполезность. Может быть, это повод уйти в отставку, но никак не нюни распускать.
— Мы когда на ваш запрос отвечали, честно говоря, надеялись на вашу помощь, — сказал Витвицкому второй следователь, расположившийся за соседним столом.
— Боюсь, пока мы вам мало чем поможем. Скорее вы нам. Можно получить копию дела?
— Конечно, когда будет соответствующий запрос, — кивнул седой, убрал пачку в ящик стола.
— И мы бы хотели поговорить с родителями мальчика, — подала голос Овсянникова.
— Они развелись. Ларионов пьет. Ларионова переехала. Куда — не знаю.
Витвицкий нахмурился.
— Хорошо. А друзья, учителя? Он в какой школе учился?
* * *
В гостиницу они приехали вечером. Шли по коридору молча. Овсянникова была непривычно мрачна и молчалива. Наконец не выдержала:
— Не нужно было к отцу ходить. Толку никакого, только напомнили лишний раз, что…
— Это наша работа, Ира. А что напомнили лишний раз, так я голову на отсечение даю, что он и без наших напоминаний об этом ни на секунду не забывал, — тихо ответил Витвицкий.
Девушка будто не слышала его, пребывая в тягостной задумчивости.
— Не представляю, что может быть страшнее, чем когда родители переживают своих детей, — пробормотала она.
Витвицкий остановился.
— Вот наши номера.
Овсянникова пошла дальше, не услышав, вся погруженная в свои мысли.
— Ира! — окликнул ее мужчина.
Она остановилась, обернулась.
— Извини. Иногда кажется, уже все видела, уже все знаю, уже ничто не тронет… А потом вдруг на ровном месте… как замыкание какое-то.
— Это не на ровном месте.
— Моя бабушка говорила — надо размыкать горе.
Витвицкий не понял, уточнил:
— Как это?
— Ну не держать его в себе, поделить с другими. Размыкать — не я, а мы, понимаешь. Этому Ларионову давно нужно было размыкать горе… — Ирина зябко повела плечами.
— Вот он и размыкал как мог, — Витвицкий кивнул на дверь с номером пятнадцать. — Твой пятнадцатый, мой тринадцатый.
Овсянникова через силу улыбнулась.
— Не повезло.
— Почему?
— Тринадцать — число несчастливое.
— У меня все всегда не как у всех, так что для меня, наоборот, — счастливое. Спокойной ночи?
Неожиданно Овсянникова подалась вперед, коротко поцеловала Витвицкого в губы.
— Спокойной ночи, Виталий.
Тот какое-то мгновение смотрел на Ирину, потом притянул ее к себе, поцеловал в ответ. Поцелуй затянулся. Наконец Витвицкий отстранился, хоть и продолжал держать девушку за плечи.
— Может быть, зайдешь ко мне? — тихо спросил он.
— Зачем?
— Ну, там… чаю выпьем… — засмущался Витвицкий.
— Не надо, Виталий.
— Почему? — откровенно спросил он.
— Не знаю… может быть, потому что у
