Шрифт:
Закладка:
— Уточнял адрес, спрашивал, как пройти или проехать. У меня было назначено несколько встреч в разных местах, — спокойно объяснил мужчина.
— Наши сотрудники видели, как вы подходили к детям…
— Я же вам объясняю, товарищ следователь, — спрашивал дорогу. Я не смотрел, кто мне встретится первым — ребенок или старик, — Чикатило был сама невозмутимость. Голос его звучал спокойно и очень убедительно. Медведев записывал показания, нож, шпагат, вазелин лежали на столе. В полированном лезвии ножа отражалось лицо Чикатило…
* * *
Наступило утро. Дежурство Овсянниковой заканчивалось. По идее, в это время она должна была сдавать дела новой смене дежурных, но Ирина выкроила несколько минут и спустилась на первый этаж, в то крыло здания УВД, где находились камеры предварительного заключения. Обычно тут размещали тех, кто был задержан «до выяснения», дебоширов и прочую криминальную шушеру.
Девушка шла по коридору, стараясь не шуметь. Она то и дело оглядывалась. Мимо проплывали двери камер. Наконец Овсянникова остановилась у одной из них, достала ключи и аккуратно, чтобы не звенеть, отомкнула замок.
Осторожно приоткрыв дверь, она заглянула внутрь, позвала:
— Виталий! Виталий! Вы спите?
— Нет, не сплю, — раздался из камеры тихий и печальный голос Витвицкого. — Голова болит.
— Пить надо меньше, — сказала Ирина громким шепотом и отступила на шаг от двери. — Выходите, только тихо!
Из камеры появился помятый капитан. На щеке у него отпечатались пуговицы с рукава пиджака — видимо, во сне подкладывал руку под голову.
— А мы что, опять на «вы»? — Витвицкий зевнул, прикрыв рот ладонью.
— Я машинально, — Овсянникова поморщилась. — Ну и амбре от тебя. На вот «Холодок».
Она протянула Витвицкому упаковку мятных конфеток.
— Извини, пожалуйста… — мужчина, прикрывая рот ладонью, свободной рукой взял «Холодок». — Значит, мир?
— Мир, мир, — тихонько засмеялась Овсянникова. — Давай уйдем отсюда. Не дай бог кто увидит — старший лейтенант милиции прячет в камере предварительного заключения пьяного капитана милиции, чтобы его не увидело начальство. Сюжет для Райкина.
— Ира, спасибо, что… приютила, — Витвицкий кивнул на открытую дверь камеры. — В гостинице меня бы сразу, как это называется — засекли?.. А почему ты смеешься?
— Видел бы ты себя со стороны…
— Так мне и надо. Больше никогда не буду пить! — твердо сказал Витвицкий.
Он двинулся по коридору, растирая ладонью лицо, приглаживая волосы.
— Зарекался кувшин по воду ходить… — тихо сказала Овсянникова, глядя ему вслед, и закрыла камеру.
* * *
Примерно в это же время в районном отделе милиции Чикатило уводили с допроса. Капитан стоял в коридоре у окна, курил. Задержанного он проводил ненавидящим взглядом.
Следом за конвойными и Чикатило в коридор вышли оба следователя, Рябинин и Медведев. Капитан глубоко затянулся, затушил окурок в пепельнице.
— Леня, оформи все как положено, зарегистрируй и после обеда ко мне, — распорядился Рябинин и заметил капитана. — Игорь! Хорошо, что ты тут.
— Ну что, раскололи этого… он? Признался? — спросил капитан.
— Тут не все так просто, — Рябинин замялся. — У него на все есть объяснения.
— Да пиздит он как Троцкий! — рубанул капитан.
Рябинин покачал головой.
— Я пятнадцать лет следователем, Игорь. Вранье научился чуять любой частью тела. У этого Чикатило — ну и фамильице! — НОРМАЛЬНЫЕ объяснения, понимаешь? И легко проверяемые. И с блядью этой вокзальной… У него действительно жена приболела, и он давно с ней не имел… близких отношений.
— Это он сказал?
— Скорее подтвердил. Я еще до допроса Лене поручил позвонить в их ОВД, пробить — там все сходится. Ну, и сейчас в женской консультации справились по-тихому — совпадает.
Капитан помрачнел, достал пачку сигарет, но она оказалась пустой. Чертыхнувшись, выкинул ее в урну и спросил:
— Может, позвонить тогда в управление, пусть они разбираются?
— Помнишь, как товарищ Саахов говорил? — улыбнулся Рябинин и, подражая голосу и акценту персонажа Этуша из «Кавказской пленницы», произнес: — «Торопиться не надо»[10]. Мы, конечно, можем передать задержанного со всеми его потрохами в управление, у нас своих дел полно. Но если вдруг это окажется тот самый маньяк, которого все ищут, — дело на контроле в Москве, я слышал, — то мы с тобой в самом лучшем случае удостоимся упоминания в приказе, а все фантики получат Ковалев, Липягин и другие из управления. А если не окажется, то о нас пойдет молва — мол, разучились работать, схватили честного человека, устроили бучу… Понимаешь, о чем я?
— Понимаю… — уныло кивнул капитан. — У тебя сигаретки не будет?
— Да бросил я, полгода уже, забыл? Кстати, раз понимаешь — давай дуй к экспертам, нужно организовать главную проверочку. И если гражданин Чикатило ее не пройдет, крыть ему будет нечем.
— Что за проверочка?
Рябинин достал из кожаной папки лист с текстом.
— Из управления еще вчера прислали уточнение, вдогон за ориентировкой — у нашего маньяка четвертая группа крови, определено по образцам спермы. Так что нужно проверить, какой группы кровь у твоего задержанного. И если сойдется…
— Понял! — воодушевился капитан. — Уже бегу.
Капитан сорвался с места, на ходу читая бумагу.
— И поторопи их с результатом! — крикнул ему вслед Рябинин.
* * *
Ни Кесаев, ни Ковалев, никто другой в областном управлении не знали о задержании Чикатило. В этот момент всех волновали совсем другие вопросы. Кесаев и Ковалев встретились в коридоре на «начальственном» этаже, в общем-то случайно, хотя оба планировали такую встречу.
— День добрый, товарищ полковник, — увидев московского коллегу, приветственно махнул ему Ковалев.
Кесаев кивнул, ответил сухо, формально:
— Здравствуйте.
— Загляните ко мне на минутку, Тимур Русланович. Есть разговор.
Кесаев снова кивнул:
— Да, это кстати. Я сам собирался вас навестить.
Они прошли по коридору, Ковалев открыл дверь, пропустил Кесаева, зашел следом, широким жестом предложил садиться куда удобно и сразу же взял быка за рога:
— Шеин уточнил свои показания, Тимур Русланович. Он полностью сознался в убийствах. Есть все основания передавать дело в суд. Надеюсь, теперь вы не будете против?
— А на суде он от них опять откажется.
— Не откажется, — не согласился полковник.
— Шеин уточнил, как вы говорите, свои показания после беседы с Липягиным? — поинтересовался как бы между прочим Кесаев.
— Какое это имеет значение? — сразу напрягся Ковалев.
— Имеет, — в голосе Кесаева лязгнула сталь. — Ваш Липягин занимается набоем. Знаете, что это такое?
— Вам не к лицу уголовный жаргон, товарищ полковник, — Ковалев нахмурился.
— Хорошо, — следователь посмотрел на Ковалева. — Я скажу как юрист: Кравченко пять лет назад заставили оговорить себя с помощью физического и морального давления. И занимался
