Шрифт:
Закладка:
— А что мы? — Витвицкий неожиданно повысил голос, заговорил, рубя фразы: — Ты знала Виктора Косачева? Следователя, который вел дело Закотновой?
— Нет, я позже пришла, он уже не работал.
— А я с ним познакомился, Ира. Печальное зрелище. Печальнее, чем Ларионов.
— Зачем ты мне это говоришь? — не поняла Овсянникова.
— А затем! Живые должны помнить о мертвых, но не убивать себя ради них. Мертвым это не поможет, а жизнь продолжается.
Витвицкий отпустил Овсянникову.
— Спокойной ночи, — сказала она, открыла свой пятнадцатый номер, вошла, захлопнула дверь. Витвицкий остался стоять в коридоре с ключом от тринадцатого номера в руке.
Овсянникова вошла, кинула сумочку на кровать. Села, задумалась. Открыла сумочку, покопалась в ней, резко закрыла молнию, встала и вышла из номера.
Тринадцатый номер она нашла без труда. Подошла, постучалась. Лязгнул замок. На пороге стоял Витвицкий. Они несколько секунд смотрели друг на друга в тишине. Разговор происходил на уровне взглядов, без слов.
Витвицкий отошел в сторону, пропуская гостью. Она вошла, и дверь с номером тринадцать закрылась…
* * *
А на следующее утро у них состоялся еще один тяжелый разговор — в школе, где учился Сережа Ларионов.
В учительской сидели Витвицкий, Овсянникова, молодая учительница и завуч.
— Сережа был удивительным мальчиком. Так живо всем интересовался, такой увлекающийся, — говорила учительница, в такт словам привычно кивая.
— Скажите, а он мог пойти куда-то с незнакомым человеком? — спросил Витвицкий.
Учительница замялась.
— Ну… он был общительным мальчиком.
— А в школе он с кем общался? — спросила Овсянникова.
— Со многими. Больше всего с Павликом Скичко. Они за одной партой сидели. Очень дружили.
— А Павлик сейчас здесь? Можно его пригласить?
Учительница посмотрела на завуча, словно ища ободрения. Завуч отвернулась.
— Да, конечно, — учительница встала. — Я его приведу.
Она вышла. Завуч недовольно посмотрела на Витвицкого и Овсянникову, сказал негромко:
— Если вам интересно мое мнение, то я против подобных разговоров. Ваши сотрудники уже допрашивали детей.
— Мы не будем никого допрашивать. Только побеседуем, — заверил ее капитан.
— Вы не понимаете. Для вас это работа. Для нас — трагедия. А для детей — серьезный стресс. И все ваши беседы…
Открылась дверь, вошла учительница с мальчишкой лет десяти, тем самым Павликом. Завуч оборвала себя на полуслове и приклеила на лицо приторную улыбку.
— Здравствуй, Павлик.
— Здравствуйте, Тамара Павловна, — тихо сказал мальчик, с опаской глядя на незнакомых дядю и тетю.
— Тебе сегодня повезло, — завуч снова улыбнулась. — У всех самостоятельная, а тебя с нее забрали.
Павлик косо посмотрел на завуча. Она сразу перестала улыбаться.
— Это Виталий Иннокентьевич и Ирина…
— Алексеевна, — подсказала Овсянникова.
— И Ирина Алексеевна. Они из милиции, хотели поговорить с тобой. Про Сережу.
Лицо мальчишки сразу стало испуганным.
— Я не знаю ничего!
— Но вы же дружили? Разве нет? — спросила старший лейтенант как можно мягче.
Павлик кивнул.
— Гуляли вместе?
Мальчишка снова кивнул.
— А в тот день, когда он пропал, вы гуляли?
Павлик опустил голову, промолчал.
— Павлик, ответь, пожалуйста, на вопрос, — с нажимом произнесла завуч.
— Я не помню, — пробурчал тот.
Витвицкий резко встал, отодвинул стул.
— Душно у вас здесь, Тамара Павловна, — он тронул мальчика за плечо. — Павел, а пойдемте с вами на свежий воздух?
Павлик непонимающе посмотрел на милиционера.
— Ну, прогуляемся, — пояснил Витвицкий. — У нас будет мужской разговор. Не против?
Павлик на секунду задумался — и кивнул.
* * *
Обелиск со звездой, что стоял через двор от входа в школу, Витвицкий заприметил еще на входе, потому идея родилась сама собой. Капитан вышел на крыльцо, придержал Павлику дверь и, спустившись с крыльца, зашагал через двор. Мальчик молча шел рядом.
— Знаешь, кто я? — нарушил молчание Витвицкий. — Ты не смотри, что я без формы.
Он остановился, достал удостоверение, протянул мальчишке в развернутом виде, как взрослому:
— Я капитан милиции, просто форма в чемодане… А еще у меня в чемодане ножик есть выкидной, немецкий. Хочешь, подарю? Мне он вроде как ни к чему, только место занимает.
При упоминании немецкого ножика у мальчишки загорелись глаза.
— Прямо настоящий немецкий?
— Конечно, настоящий, — улыбнулся Витвицкий и снова зашагал в сторону обелиска. — Мне его друг из ГДР привез. Только ты мне на несколько вопросов честно ответь.
Взгляд мальчика потух с той же быстротой, что загорелся.
— Чего ты боишься? — напрямик спросил Витвицкий.
— Ничего я не боюсь, — насупился Павлик. — Сказал же, что ничего не знаю.
— Ну-ка, пойдем.
Капитан ускорил шаг. Павлик, не понимая, что происходит, плелся следом. Виталий прошел через двор и встал у обелиска. Мальчишка остановился рядом.
— Знаешь, что это за памятник?
— Могила неизвестного солдата, — снова чуть оживился Павлик. — То есть известного… известных. Нам Марк Борисович рассказывал. Тут фамилии есть. Это бойцы Красной армии и партизаны, которые в Великую Отечественную войну погибли. Братская могила. Вот!
— Молодец, — похвалил Витвицкий. — Как думаешь, им было страшно?
Павлик не ответил, стоял и молчал, не очень понимая, куда клонит дядя из милиции.
— Но они сражались за Родину, за правое дело. И погибли за правду.
Павлик внимательно посмотрел на Витвицкого.
— Не надо бояться правды, — очень мягко добавил тот. — Тем более капитан советской милиции тебе точно ничего плохого не сделает.
— А если я вам скажу, вы никому не расскажете? — решился мальчик.
— Это будет наша тайна, — искренне пообещал капитан. — Слово офицера. Ты же ничего плохого не сделал.
— Сделал, — обреченно выдохнул Павлик. — Мы с Серым… то есть с Сережкой с уроков сбежали, чтобы на электричке покататься.
* * *
Они действительно сбежали с уроков, чтобы покататься на электричке. Серый предложил, и Павлик согласился, хоть и знал, что за прогул попадет, а за электричку — тем более, но Сережа был убедителен и обещал, что будет «зашибись». Впрочем, чем ближе они подходили к электричке, тем сомнительнее казалась затея.
На платформу Сережа практически взбежал в предвкушении авантюры. Павлик же шел понурый, все меньше разделяя настрой приятеля и все больше думая о неотвратимости наказания.
— А если контролер? — боязливо спросил Павлик, придумывая, как отказаться от затеи.
— Перейдем в другой вагон, — легко отозвался Сережа.
Электрички еще не было, Сережа заметил пустую лавку и устремился к ней.
— А если он тоже в другой вагон? — не унимался друг.
Сережа плюхнулся на лавку, бухнул рядом ранец.
— Выйдем и подождем другую электричку, — весело крикнул он. — Что он нам сделает, если мы выйдем? Или ты струсил?
— Ничего я не струсил, — насупился Павлик.
— Струсил-струсил! — радостно уличил мальчишка и весело задразнил: — Трус-трус-белорус
