— А что мы? — Витвицкий неожиданно повысил голос, заговорил, рубя фразы: — Ты знала Виктора Косачева? Следователя, который вел дело Закотновой?

— Нет, я позже пришла, он уже не работал.

— А я с ним познакомился, Ира. Печальное зрелище. Печальнее, чем Ларионов.

— Зачем ты мне это говоришь? — не поняла Овсянникова.

— А затем! Живые должны помнить о мертвых, но не убивать себя ради них. Мертвым это не поможет, а жизнь продолжается.

Витвицкий отпустил Овсянникову.

— Спокойной ночи, — сказала она, открыла свой пятнадцатый номер, вошла, захлопнула дверь. Витвицкий остался стоять в коридоре с ключом от тринадцатого номера в руке.

Овсянникова вошла, кинула сумочку на кровать. Села, задумалась. Открыла сумочку, покопалась в ней, резко закрыла молнию, встала и вышла из номера.

Тринадцатый номер она нашла без труда. Подошла, постучалась. Лязгнул замок. На пороге стоял Витвицкий. Они несколько секунд смотрели друг на друга в тишине. Разговор происходил на уровне взглядов, без слов.

Витвицкий отошел в сторону, пропуская гостью. Она вошла, и дверь с номером тринадцать закрылась…

* * *

А на следующее утро у них состоялся еще один тяжелый разговор — в школе, где учился Сережа Ларионов.

В учительской сидели Витвицкий, Овсянникова, молодая учительница и завуч.

— Сережа был удивительным мальчиком. Так живо всем интересовался, такой увлекающийся, — говорила учительница, в такт словам привычно кивая.

— Скажите, а он мог пойти куда-то с незнакомым человеком? — спросил Витвицкий.

Учительница замялась.

— Ну… он был общительным мальчиком.

— А в школе он с кем общался? — спросила Овсянникова.

— Со многими. Больше всего с Павликом Скичко. Они за одной партой сидели. Очень дружили.

— А Павлик сейчас здесь? Можно его пригласить?

Учительница посмотрела на завуча, словно ища ободрения. Завуч отвернулась.

— Да, конечно, — учительница встала. — Я его приведу.

Она вышла. Завуч недовольно посмотрела на Витвицкого и Овсянникову, сказал негромко:

— Если вам интересно мое мнение, то я против подобных разговоров. Ваши сотрудники уже допрашивали детей.

— Мы не будем никого допрашивать. Только побеседуем, — заверил ее капитан.

— Вы не понимаете. Для вас это работа. Для нас — трагедия. А для детей — серьезный стресс. И все ваши беседы…

Открылась дверь, вошла учительница с мальчишкой лет десяти, тем самым Павликом. Завуч оборвала себя на полуслове и приклеила на лицо приторную улыбку.

— Здравствуй, Павлик.

— Здравствуйте, Тамара Павловна, — тихо сказал мальчик, с опаской глядя на незнакомых дядю и тетю.

— Тебе сегодня повезло, — завуч снова улыбнулась. — У всех самостоятельная, а тебя с нее забрали.

Павлик косо посмотрел на завуча. Она сразу перестала улыбаться.

— Это Виталий Иннокентьевич и Ирина…

— Алексеевна, — подсказала Овсянникова.

— И Ирина Алексеевна. Они из милиции, хотели поговорить с тобой. Про Сережу.

Лицо мальчишки сразу стало испуганным.

— Я не знаю ничего!

— Но вы же дружили? Разве нет? — спросила старший лейтенант как можно мягче.

Павлик кивнул.

— Гуляли вместе?

Мальчишка снова кивнул.

— А в тот день, когда он пропал, вы гуляли?

Павлик опустил голову, промолчал.

— Павлик, ответь, пожалуйста, на вопрос, — с нажимом произнесла завуч.

— Я не помню, — пробурчал тот.

Витвицкий резко встал, отодвинул стул.

— Душно у вас здесь, Тамара Павловна, — он тронул мальчика за плечо. — Павел, а пойдемте с вами на свежий воздух?

Павлик непонимающе посмотрел на милиционера.

— Ну, прогуляемся, — пояснил Витвицкий. — У нас будет мужской разговор. Не против?

Павлик на секунду задумался — и кивнул.

* * * 

Обелиск со звездой, что стоял через двор от входа в школу, Витвицкий заприметил еще на входе, потому идея родилась сама собой. Капитан вышел на крыльцо, придержал Павлику дверь и, спустившись с крыльца, зашагал через двор. Мальчик молча шел рядом.

— Знаешь, кто я? — нарушил молчание Витвицкий. — Ты не смотри, что я без формы.

Он остановился, достал удостоверение, протянул мальчишке в развернутом виде, как взрослому:

— Я капитан милиции, просто форма в чемодане… А еще у меня в чемодане ножик есть выкидной, немецкий. Хочешь, подарю? Мне он вроде как ни к чему, только место занимает.

При упоминании немецкого ножика у мальчишки загорелись глаза.

— Прямо настоящий немецкий?

— Конечно, настоящий, — улыбнулся Витвицкий и снова зашагал в сторону обелиска. — Мне его друг из ГДР привез. Только ты мне на несколько вопросов честно ответь.

Взгляд мальчика потух с той же быстротой, что загорелся.

— Чего ты боишься? — напрямик спросил Витвицкий.

— Ничего я не боюсь, — насупился Павлик. — Сказал же, что ничего не знаю.

— Ну-ка, пойдем.

Капитан ускорил шаг. Павлик, не понимая, что происходит, плелся следом. Виталий прошел через двор и встал у обелиска. Мальчишка остановился рядом.

— Знаешь, что это за памятник?

— Могила неизвестного солдата, — снова чуть оживился Павлик. — То есть известного… известных. Нам Марк Борисович рассказывал. Тут фамилии есть. Это бойцы Красной армии и партизаны, которые в Великую Отечественную войну погибли. Братская могила. Вот!

— Молодец, — похвалил Витвицкий. — Как думаешь, им было страшно?

Павлик не ответил, стоял и молчал, не очень понимая, куда клонит дядя из милиции.

— Но они сражались за Родину, за правое дело. И погибли за правду.

Павлик внимательно посмотрел на Витвицкого.

— Не надо бояться правды, — очень мягко добавил тот. — Тем более капитан советской милиции тебе точно ничего плохого не сделает.

— А если я вам скажу, вы никому не расскажете? — решился мальчик.

— Это будет наша тайна, — искренне пообещал капитан. — Слово офицера. Ты же ничего плохого не сделал.

— Сделал, — обреченно выдохнул Павлик. — Мы с Серым… то есть с Сережкой с уроков сбежали, чтобы на электричке покататься.

* * *

Они действительно сбежали с уроков, чтобы покататься на электричке. Серый предложил, и Павлик согласился, хоть и знал, что за прогул попадет, а за электричку — тем более, но Сережа был убедителен и обещал, что будет «зашибись». Впрочем, чем ближе они подходили к электричке, тем сомнительнее казалась затея.

На платформу Сережа практически взбежал в предвкушении авантюры. Павлик же шел понурый, все меньше разделяя настрой приятеля и все больше думая о неотвратимости наказания.

— А если контролер? — боязливо спросил Павлик, придумывая, как отказаться от затеи.

— Перейдем в другой вагон, — легко отозвался Сережа.

Электрички еще не было, Сережа заметил пустую лавку и устремился к ней.

— А если он тоже в другой вагон? — не унимался друг.

Сережа плюхнулся на лавку, бухнул рядом ранец.

— Выйдем и подождем другую электричку, — весело крикнул он. — Что он нам сделает, если мы выйдем? Или ты струсил?

— Ничего я не струсил, — насупился Павлик.

— Струсил-струсил! — радостно уличил мальчишка и весело задразнил: — Трус-трус-белорус