Больно было, наверное, ужасно.

– Эй, – помедлив, я все-таки дотронулась до ее плеча, – помощь нужна?

Девочка была совсем еще зеленая: под слоем белой пудры и тональника скрывались мелкие подростковые прыщики, из-под потеков туши на меня смотрели доверчивые глаза.

– Он мне обещал, – осипшим голосом прошептала она. – Блин… – Она принялась баюкать запястье.

Я быстро глянула ей за спину – памятник принадлежал парню, который прожил всего семнадцать лет.

– Он тебя не слышит, – уверенно заговорила я. – Его больше нет. Ясно? А ты есть. И ты себе руку могла…

– Это не важно!

– Очень даже важно. Посмотри. – Я кивком указала на могилы сзади себя. – Все это здесь для живых. Для таких, как мы с тобой. А им уже все равно. Им все равно, больно нам или нет.

Тут я поняла, что сказала, и быстро добавила:

– Тебе надо к врачу. Пойдем, провожу к выходу.

Девочка кивнула. Пока мы шли к кованым воротам, собственные слова дурацким укором звучали в ушах.

Хотя лучше бы в них звучало насмешливое хихиканье Лестера.

Глава 15

Что такое душа? И что значит ее потерять?

Я смотрела, как мерно вздымается развитая грудь под тонкой тканью свитера, как дрожат в быстрой фазе сна темные ресницы – Антон наконец внял здравому смыслу, выпил две таблетки аспирина и пошел отдыхать. Я пообещала, что присмотрю за Миланой, и действительно смотрела, пока та не заснула. Оставив ее на попечение Ромашки, я тихонько поднялась в спальню и наблюдала. Антон спал на спине, без одеяла, сложив руки на животе – так, точно готов был в любой момент сорваться с места.

Как он сказал – «потерять душу и больше не чувствовать»?

«Страдать-то никто не любит».

В дневном свете хорошо было заметно, как изменилось его лицо: складка на переносице стала глубже, отросшую щетину испещрила седина. Я помнила собранного и сосредоточенного военного, в любой момент готового к схватке, а видела уставшего, измученного, постаревшего человека. Почему-то в этот момент я отчетливо поняла, что «потерять душу» – значит больше не ощущать тепла в груди, когда я смотрю на него.

За два года мы виделись от силы раз пять. А теперь осталось всего ничего – до декабря один месяц. И никакого выбора: если я не стану Зимней Девой, Смотрящий убьет меня. Если стану, потеряю способность чувствовать. Вожделенная обычная жизнь закончилась, не успев начаться. Толку теперь горевать? Как будто это что-нибудь изменит.

Развернувшись, я бесшумно спустилась на первый этаж.

На кухне, повязав фартук поверх клетчатой рубашки, хлопотал загадочный мужчина по прозвищу Ромашка. Хотя таким уж загадочным он не был – Антон коротко его представил: Роман Иванов, связист запаса и человек, который знает ответы на все вопросы. Я поправила под шерстяной кофтой бретельку ночной сорочки – единственной чистой вещи, которая осталась, – и села за стол.

Ромашка хлопотал у конфорки: нарезал крупные картофелины на деревянной доске и закидывал их в большую алюминиевую кастрюлю. Милана спала в автомобильном кресле. Шерстяной Фантик жался к ней тщедушным тельцем, засунув в рот рваное ухо. Ромашка не удивился, услышав, что это дочь Антона. Он вообще, похоже, ничему не удивлялся.

Закинув в кастрюлю последнюю порцию овощей, он вернулся к столу. Придвинул ко мне тарелку с сэндвичем.

– А это не вас, часом, два года назад отравили батрахотоксином? – миролюбиво спросил Ромашка, поправив очки на переносице. – Ешьте-ешьте.

– Простите?

– Яд, который парализует легкие, – с готовностью подсказал он. – Смерть наступает через четыре минуты.

Я с наслаждением вгрызлась в горячий хлеб.

– Ефли шмерть наштупает через шетыре минуты, это не мошла быть я.

– Ваша правда, – отозвался Ромашка. Его голос остался нейтральным, как и выражение лица, но в глазах застыл вопрос.

За окном расплескивались сумерки, день постепенно клонился к ночи. Я уже некоторое время пыталась поймать через модем интернет и поработать, но безуспешно. Прикрытый ноутбук только напрасно грелся.

Я запихнула остатки сэндвича в рот. У меня тоже были вопросы.

– Что у вас с сердцем? – спросила я, напустив на себя равнодушный вид.

– А что у меня с сердцем? – вежливо уточнил Ромашка.

– Оно бьется?

– Полагаю, что так.

Я прислушалась. Кухня полнилась звуками: за окном одиноко подвывал ветер, в кастрюле закипала вода, где-то в углу скреблись мыши. Среди этого многообразия чуть слышно и будто бы боязливо постукивало чужое сердце. К нему примешивался странный звук, напоминающий тиканье часов.

Я склонила голову.

– Там что-то механическое?

– Механический клапан, – с прохладцей ответил Ромашка. – А у вас, похоже, феноменальный слух.

Я залпом допила остывший кофе и откинулась на спинку хлипкого стула. Хорошо бы вспомнить, что именно я при нем говорила Антону. И было ли там слово «Девы».

– Давно вы тут? – Ромашка разглядывал меня с вежливым интересом, но светло-карие глаза за стеклами очков оставались настороженными.

– Какое-то время.

Я тоже разглядывала его, сложив перед собой руки. Мужчина по прозвищу Ромашка был неопределенного возраста, среднего телосложения и черты лица имел такие, что стоило отвести взгляд, и вспомнить их было почти невозможно.

– Это дом на крайний случай, – пояснил Ромашка, хотя никакого вопроса я не задавала. – Я приезжаю раз в год проверить электричество и воду. Есть те, кто знает адрес и может им воспользоваться. Для них дом должен быть готов в любой момент.

В алюминиевой кастрюле забулькала вода, но Ромашка не повернул головы.

– Зачем… – я прокашлялась, – зачем сюда приезжают?

– По разным причинам. Я обычно не спрашиваю, чтобы не проходить потом по факту утаивания информации.

Я запахнула кофту.

– Имейте в виду: Антон не сделал ничего плохого.

– Конечно, – мягко согласился он. Помолчал немного и добавил: – Надеюсь, вас никто не преследует.

– Почему?

Ромашка аккуратно пожал плечами.

– Потому что вы очень плохо скрываетесь. – В стеклах очков отражался свет сразу двух новых лампочек. – Телефоны включены, сим-карты не поменяли, номер машины все еще оформлен на Тоху, ребенок… Ребенок – это вообще всегда плохо. Странно, что Антон об этом не подумал. Вы сильно подставляетесь, – подытожил он.

Телефон передо мной ожил.

«Приветствую», – пришло от Аскольда.

Я секунду смотрела на экран, ощущая, как в голове зарождается план. Кожа покрылась мурашками. Это может быть выходом. Не самым лучшим, но пока ничего достойнее не придет мне в голову…

Я взяла телефон и, едва попадая по буквам, набрала:

«Привет. Я потом тебе отвечу».

А вслух сказала:

– Антон, может, вам и доверяет. Я – нет.

– Понимаю, – так же мягко отозвался Ромашка. – Давайте поступим так: информация за информацию. Я говорю то, что хотите знать вы. Вы отвечаете на