Шрифт:
Закладка:
Сэджи выкрикнула приказ, и люди дружно принялись за работу. Крестьяне из первой группы рыли неглубокую траншею, удаляя траву, осыпавшуюся листву и верхний слой почвы. Действуя расторопно и ловко, они быстро выкопали оборонительный ров по опушке леса. Но разве могла помочь мелкая канава против неистового пожара? Огонь должен был с легкостью перескочить через нее и пожрать поселок.
Другой отряд тем временем рассредоточился и стал кучками раскладывать с наружной стороны от выкопанного рва зажигательные материалы. Крестьяне полили дрова маслом и настойками из бутылок и подожгли их.
Таким образом, перед фронтом одного пожара они устроили другой.
Как мог бы предположить сторонний наблюдатель, отчаяние натолкнуло несчастных на безумную мысль, что если уж им суждено умереть от огня, то пусть лучше это будет огонь, разведенный их собственными руками.
Селяне упорно продолжали работу, уводя ров и дугу пламени в оба конца, очевидно намереваясь опоясать деревню кольцом.
Молодой огонь крепчал, делался ярче и громче. Вскоре пламя вздымалось уже в человеческий рост, а затем в два и в три роста. Малиновые языки лизали деревья на краю леса.
Как ни странно, вместо того чтобы перепрыгнуть через мелкую и по виду совершенно бесполезную канаву, новая стена огня побежала по направлению к бушующему в лесу главному пожару, напоминая ребенка, спешащего прильнуть к матери. Ветер, ставший еще сильнее, бешено раздувал молодое пламя.
Деревья на опушке занялись, и огненная дуга восторженно взревела, слившись в объятиях с большим пожаром на противоположной стороне, пожирая все, стоявшее у нее на пути: подлесок, упавшие стволы, живые деревья, густой слой полусгнивших листьев. Трещали сучья, зеленые листья скручивались и вспыхивали яркими искрами, клубы дыма смешивались и густели.
Селяне, с опаленными волосами и пересохшими глотками, стягивались обратно на опушку. Выпестованная ими стена огня охватывала все расширяющуюся полосу земли, на которой не оставалось ничего, способного гореть.
Огонь, гонимый порожденным лесным пожаром ветром, сам лишил себя топлива.
* * *
– Смелый ход, – произнес Луан голосом, полным восхищения.
– Сие, конечно же, всецело заслуга преподанной тобою науки, – сказала Дзоми, подражая говору старика. – После того как я объединила знания о свойствах огня, почерпнутые у философов-воспламенистов, а также сведения о свойствах ветра, в соответствии с основными постулатами школы Модели, оставалось только прибегнуть к уверенности и изяществу учения о Потоке, дабы разработать план, достойный истинного моралиста.
Луан воззрился на нее, разинув от изумления рот.
– Что-то я сомневаюсь в подобной интерпретации… э-э-э…
Серьезное выражение сошло с лица Дзоми, и она залилась звонким хохотом. Луан покачал головой и вздохнул.
– Ты очень умна, Мими-тика, – заключил он. – Но боюсь, ты слишком скользкий комок воска, чтобы я сумел с ним управиться.
Дзоми схватила учителя за руку и постаралась унять смех.
– Ну признайся, что это произвело на тебя неизгладимое впечатление.
– Да уж! Мне что, приходится играть на цитре перед упрямым теленком?
– Ну ладно, ладно. Прости, что подшучивала над тобой, – примирительно произнесла Дзоми. – Но если честно, то надоумил меня именно ты.
– И каким же образом?
Дзоми указала на логограмму, которую Луан начертил на земле шестом носильщика.
«Текущая река. Вулкан. Оболочка огня».
– Это выраженная в единственной логограмме эпиграмма Ра Оджи, – пояснил Луан. – Она говорит о спокойствии перед лицом пожирающей все смерти, о готовности отдаться Потоку.
Дзоми покачала головой:
– Я прочла ее совсем не так. – Она стала указывать на элементы по очереди, называя их: – «Бегущее течение». «Гора как стена». «Огонь снаружи».
– Но на самом деле она читается…
Девушка не дала ему закончить.
– Мне все равно как полагается ее читать. Я перестроила компоненты твоей логограммы в новую идею-механизм, служащий новой цели. Вместо того чтобы смириться пред лицом смерти и утешаться доводами рассудка, я попыталась сохранить жизнь, поставив себе на службу силу разрушения.
– Ты воистину Жемчужина Огня, – объявил Луан. – Он порылся в корзинах, которые оставили рядом с ним Сэджи и Кэпулу, и достал ярко-красные ягоды дзоми. – Сама судьба привела нас сегодня к этим ягодам, и пусть ум твой всегда остается таким же острым, как их аромат, а воля крепкой, словно их скорлупа.
Пока наставник и ученица сидели, нанизывая бусины-ягодки на шнурок и делая ожерелье, к ним подошли поселяне с кувшинами прохладной воды из источника. Лесной пожар вдалеке уже слабел, пожирая сам себя, бессильный ворваться в эту мирную гавань.
* * *
Несколько лет учитель и ученица странствовали по островам Дара.
Иногда они путешествовали на шаре, иногда верхом на лошадях. Они проводили летние вечера, дрейфуя по заливу Затин в маленькой рыбачьей лодке, изучая и классифицируя рыбу и водоросли, извлеченные из воды. Зимним утром они скользили на запряженных собаками санях по заснеженным лесам Римы и взбирались на зеркальные ледники горы Фитовэо.
Однажды они парили в небе над потаенными долинами в горах Висоти на двух воздушных змеях без бечевы, а охотникам, случайно поднявшим головы, казалось, что они видят парочку описывающих круги орлов.
Пока эти двое изучали в пути великую книгу природы, Луан не забывал давать Дзоми классическое образование, настолько фундаментальное и глубокое, что с ним не могли сравниться даже хваленые академии Хаана. Он познакомил девушку с сохранившимися фрагментами из диалогов Аруано Законодателя; с эпическими легендами о подвигах героев Илутана и Сэрака в годы войн Диаспоры; с трактатами Кона Фиджи и комментариями к ним других философов-моралистов; с язвительными эпиграммами и баснями Ра Оджи и его последователей-поточников; с принципами и лучшими практическими навыками инженерного искусства, изложенными На Моджи и дополненными в произведениях мыслителей школы Модели; с политическими и юридическими эссе Ги Анджи, развитыми и углубленными Таном Феюджи и Люго Крупо; с лирической поэзией великих поэтов, писавших на классическом ано, таких как Накипо и Лурусен; и даже с избранными местами из трудов Ста школ, например с военной стратегией Пэ Гонджи, язвительной критикой Худзо Туана и воспоминаниями Митаху Пиати о жизни в Риме в ранние годы периода Тиро.
Постепенно движения писчего ножа и кисти Дзоми становились все более уверенными и выразительными.
– Искусство каллиграфии – это для ума то же самое, что танец для тела, – не уставал повторять Луан.
Теперь Дзоми умела вырезать логограммы с резким, простым рельефом на одноцветном воске, подобно древним ано, которые изначально прибыли на острова и оставили свои истории на торчащих среди руин каменных стелах. Она научилась писать в цветистом
