But it’s complicated

So complicated

Somewhere in this city is a road I know

Where we could make it

But maybe there’s no making it now

Too long we’ve been denying

Now we’re both tired of trying

We hit a wall and we can’t get over it

Nothing to relive

It’s water under the bridge

You said it, I get it

I guess it is what it is

I was only trying to bury the pain

But I made you cry and I can’t stop the crying

Was only trying to save me

But I lost you again

Now there’s only lying

Wish I could say it’s only me

Too long we’ve been denying.» **

* Это сложно.

** Lifehouse «It is what it is»

Как долго я ищу знакомый номер дома,

Но это сложно.

Так сложно.

Я знаю, где-то в городе есть знакомая дорога,

Где мы могли бы сделать это

Но не теперь.

Мы отрицали так долго,

Что оба устали от попыток,

Мы все разрушили и вряд ли исправим это.

Так стоит ли переживать?

Это лишь вода под мостом.

Ты так сам сказал, я принял.

Я признаю, это так и есть.

Я лишь пытался пережить боль.

Я заставил тебя плакать, и сам не могу остановиться,

Ведь ты лишь пытался спасти меня,

А я потерял тебя вновь.

И теперь здесь только поверженные,

Хотел бы я сказать так только о себе

Как долго мы отрицали…

Часть 18. Unbeliveble.

18. UNBELIVEBLE.*

Утро, сделав реверанс несмелым солнечным лучом, удалилось на покой, вытолкав на замену недоспавший день. Он развалился, приняв неопределенно-философские очертания. Все выглядело замедленным, сонным и каким-то неопределившимся. Энди спустился к самой воде, нашел какую-то деревяшку и уселся на ней. Лениво падали листья, и вода явно не спешила их уносить. Они копились у берега, словно суда в порту, потом нехотя отчаливали и плыли, выстраиваясь во флотилию. Парень вдруг вспомнил, как мать читала ему в детстве о подвигах славных ахейцев, дерзнувших завоевать Трою. Он всегда восхищался, представляя себя ну если не Ахиллесом, то, по крайней мере, одним из тех славных мирмидонцев, что бесстрашно последовали за ним. Листья превратились в триремы и пентеры с изогнутыми медными носами, что где-то там, внизу по течению воткнутся в берег, чтобы навсегда остаться в истории. Сколько их там было? Тысяча сто восемьдесят два корабля. Кажется. Парень закрыл глаза, чтобы вспомнить картинку, которую засалил почти до дыр, вглядываясь в лицо Пелейона**. Шлем, покрывающий голову, выбивающиеся спутанные светлые пряди, почти зевсов гнев в глазах, разверзнутый в победном кличе «а-ла-ла-лай» рот. Он где-то здесь, на одном из этих кораблей, что бесстрашно несет к славе темная тяжелая вода. Точно. Тысяча сто восемьдесят два! Он не мог ошибиться.

Детство, пусть небогатое и тяжелое, смутно восстало в памяти, отозвалось давно забытыми нотами. Энди ощутил одиночество. Оно вошло в него, растеклось, заполнив собой все межклеточное пространство. Клетки, оказавшись в изоляции, словно сжались, надавливая на ядра, которые изо всех сил сопротивлялись, но постепенно гасли, приходя в уныние. Мальчишка чувствовал себя странно, как будто бежал-бежал с собой наперегонки и вдруг остановился, потому что понял, что давно потерял дорогу. Он не смел оглянуться назад, понимая, что воспоминания раздавят его, боялся смотреть вперед, потому что знал - там ничего. Энди обхватил колени, уткнулся в них носом и заскулил. Тихо, почти про себя и от этого безысходно. Он сидел, покачиваясь, словно баюкал сам себя.

Рой проснулся, но продолжал лежать с закрытыми глазами. Ему не хотелось вставать, не хотелось знать сколько времени, вообще, не хотелось ничего. Снизу легким напылением тянулся запах выпечки. Он все-таки сделал ее. Пиццу с рокфором. Маккена улыбнулся. Итальянская кровь, что плескалась в жилах Энди, несла память о секретах национальной кухни. Никто, правда никто не делал это лучше, чем он. В голове потянулись мысли о свежемолотом кофе, и Рой потянулся вместе с ними. Сладко, как только сумел. Мальчишки внизу не было. Таймер на духовке стоял на режиме сохранения теплого блюда. Маккена приоткрыл плиту. Пицца. Румяная. Тонкая. С корочкой, как он любит. Надо принять душ. Энди как раз вернется, они поговорят о вчерашнем, и все пойдет как обычно. В конце концов, ну что такого в этой проклятой статье, что раздробило привычную жизнь? Можно подумать, его когда-то волновало чужое мнение. Отражение в зеркале подсказывало, что он все еще прекрасен, молод, альтернативен и свободен. Он — Рой, со всеми вытекающими оттуда последствиями. А Энди? Юношеский эмоциональный всплеск. Неопытен. Нестабилен. Темпераментен. Очень.

Рой исходил слюной, а парень все не возвращался. Где его только черти носят? Маккена позвонил Стиву.

«Привет, дружище. Да, все нормально. Все пучком. Да, только что встал. Жду Энди. Готов помереть с голоду. Ты часом не знаешь, куда он запропостился? Я звонил, а он абонент не абонент, да еще и ключи дома забыл. Если еще не завтракал, приезжай. Пицца божественная. Я уже не удержался, отгрыз кусок, так что торопись, если только не хочешь облизать пустой противень. Ок. Жду».

Рой сварил кофе. Тот, как всегда, удрал из турки. Вот зараза шустрая! Надо бы купить кофеварку, но это не то. Хотя, какая разница! Он, наверное, уже не научится его варить. Не беда, Энди-то умеет! Это так, на всякий случай, когда мальчишки под рукой нет. Ничего себе! Уже три! Ну, он и соня! Двенадцать часов, как с куста одним рывком. На диване стопка выглаженных рубашек. Когда успел?! Не спал, что ли? Рой подвинул рубашки и, развалившись, уставился в окно. Лениво. Неохота даже мизинцем шевельнуть. Маккена слышал, как подъехала машина. Стив. Всегда упирается бампером почти в ступени. Его потом ни обойдешь, ни объедешь. Голодный черт! Прилетел, словно сидел и ждал на противоположной стороне улицы.

— Привет, Рой. Чем занимаешься?

— Медитирую, чтоб не захлебнуться слюной. Энди не появлялся? Ну что, будем ждать его или нагло приступим к поеданию?

Не дождавшись ответа, Маккена быстро поставил на стол три тарелки.

— Сам виноват. Нечего опаздывать к завтраку. Останется голодным, да и только. Пусть пожалеет, когда вернется.

— Рой, — произнес Стив, и стало понятно - что-то произошло. — Он не вернется.

Маккена парализовано замер над ящиком с приборами, потом медленно повернулся к Шону. Он ослышался, что ли?

— Что?

— Он не вернется, Рой.

Стив собрал все мужество, чтобы не отвести взгляд. Немые мгновения гулко стучали секундами в опустевшей черепной коробке. Маккена опустился на стул и заморгал. То, что он услышал, звучало неправдоподобно и просто не вмещалось в голову. Оно было гораздо больше, и Рой почувствовал, как холодная вязкая масса, выдавливаясь, медленно стекает внутри него. Он смотрел другу в глаза, и тот видел, как нервно дергаются его зрачки.

— Ты шутишь или что?

— Дорого бы заплатил, чтобы оказаться шутником. Он ушел, Рой.

Ответ опередил вопрос, колко дернув сердце.

— Не-е-ет, — выдавил Маккена, медленно поворачивая голову, словно тянулся за тем, что говорил в надежде остановить. — Он не мог.

— Мог.

Шон достал пиццу, поставил на стол перед Роем.

— Посмотри. Что ты видишь?

— Не-е-ет.

— Это правда, Рой. Здесь повсюду сыр с плесенью, а он его терпеть не может. И ты это знаешь не хуже меня. Он сделал ее для тебя. Так, как ты любишь.

Маккена уставился в противень. Очевидное казалось бредом. Он не мог поверить. Рой поднялся, подошел к ванной. Открыл дверь. На стойке одно полотенце. Крючок для второго одиноко торчит, стесняясь собственной наготы. Одна зубная щетка. Рой кинулся в студию. В шкафу такие же овдовевшие вешалки. Жмутся друг к другу, словно не могут согреться. Сбились в кучу осиротевшими щенками.

Нет! Это не может быть правдой! Нет!

Рой сник.

— Стив, почему?

— Потому что он любит тебя. Ты так долго стенал о своих незыблемых принципах, что он решился, наконец, сделать тебе самый дорогой подарок, какой ты только сможешь когда-либо получить. Он подарил тебе тебя самого. Разве не так? Теперь ты должен быть счастлив.

— Должен, — обреченно