Шрифт:
Закладка:
Алексей Комнин не стал настаивать на их присяге и позволил нам переправиться в Азию без преклонения коленей перед ним и клятвы на Святом Писании о верности византийскому престолу.
Вскоре после переправы на азиатский берег обнаружилось, что у нашей огромной армии нет единого командующего. Отдельные отряды крестоносцев подчинялись только своим графам, герцогам и князьям и не желали слушать никого иного.
И если в войске Раймунда Тулузского и герцога Готфрида Бульонского была заведена строгая дисциплина и малейшее неповиновение сурово наказывалось, то отряды других вождей такими качествами не отличались. Едва переправившись через пролив, они стали чинить разбои и грабежи в окрестных селениях. В случае сопротивления сжигали селения дотла, а всех жителей – от мала до велика – предавали смерти.
Расползаясь в разные стороны, как голодные муравьи из потревоженного муравейника, они опустошали всё на своём пути, сеяли злобу и ненависть среди местных жителей. Самое печальное, что многие из пострадавших жителей были христианами, а грабили и убивали их те, кто ещё недавно клялся освободить единоверцев от гнёта мусульман… И только известие о появлении поблизости армии султана Кылыч-Арслана заставило все эти отряды вновь примкнуть к нашему войску и действовать с ним сообща.
У замка Эксерогорго в Вифинии предстала нашему взору долина смерти, где полегла армия голытьбы, ведомая Петром Пустынником.
Тысячи неупокоенных белых костей лежали по обе стороны дороги, как грозное предостережение, что впереди – жестокий и неумолимый враг. Эти кости ещё долго стояли у меня перед глазами, заставляя крепче сжимать рукоять меча и тревожней озираться по сторонам.
…Прошло уже два года со дня, как я покинул родную Каталонию и примкнул к армии графа Раймунда. Я уже притерпелся к походной воинской жизни, словно забыл всё, что было со мной до этого. Война, в любой момент грозящая смертью каждому из нас, распутица и зной, ядовитые гады и болезни, жажда и голод – всё это сделало меня суровей и как будто бесчувственней, побуждало не предаваться грёзам, а думать о дне нынешнем.
Мы медленно продвигались к Никее – столице Румского султаната и достигли её в середине мая 1097 года от Рождества Христова.
Город, лежащий на перепутье важных торговых дорог, защищали глубокий ров и двойное кольцо высоких стен с сотней оборонительных башен.
Эти мощные укрепления возводились не одно столетие. Сначала македонцами и римлянами, позднее – византийцами и турками-сельджуками. С восточной стороны приблизиться к городу не давало глубокое Асканское озеро.
Никея казалась неприступной твердыней, и наши полководцы решили осадить её.
2
Несогласованность в действиях осаждающих проявилась уже в первые недели осады.
Отряды крестоносцев подходили к Никее в разное время и располагались лагерем произвольно, без какого-то плана.
Первым вышел к городу Готфрид Бульонский. Его воинство, к которому примкнул Петр Пустынник с недобитыми остатками голытьбы, осадило Никею с севера.
Боэмунд Тарентский и его племянник Танкред расположились на востоке, по берегу Асканского озера.
Роберт Нормандский и Роберт Фландрский встали у западной стены.
Наша армия подошла к Никее последней. Нам досталась для осады южная сторона. Она считалась наиболее опасной, так как именно с юга со дня на день должен был подойти на выручку гарнизону своей столицы султан Кылыч-Арслан с многотысячным войском сарацин.
Полностью замкнуть кольцо осады вокруг Никеи мешало Асканское озеро, где хозяйничал флот никейцев. Под покровом ночи по озеру доставляли обороняющимся провизию и свежих бойцов. Днём никейцы на кораблях совершали вылазки и засыпали наши лагеря стрелами. Нам оставалось только отстреливаться в ответ да слать в адрес никейских корабелов свои проклятия.
Раймунд Тулузский, Готфрид Бульонский и Роберт Нормандский предприняли несколько отдельных попыток штурма крепостных стен, но все они оказались бесплодными и не принесли ничего, кроме потерь.
Неудачи побудили наших вождей наконец-то собраться в походном шатре графа Раймунда на военный совет. Графу, как хозяину шатра, старшему по возрасту и наиболее опытному полководцу, предоставили первое слово.
Граф говорил по-французски. Толмачи, и я в их числе, переводили его слова на латынь, знакомую большинству присутствующих вождей, и на греческий – персонально для Мануила Ватумита. Он представлял в нашем походе византийского императора и держался особняком, считая, что является здесь самой важной персоной.
– Господа, всем ясно, что такую крепость, как Никея, с наскоку не взять. Действуя порознь, тем паче. – Граф Раймунд говорил, как всегда, негромко и весомо. – Мы пытались войти в город каждый по отдельности. И до сих пор это никому не удалось. Похвастать всем нам нечем. Разве что метким выстрелом, которым наш царственный собрат Готфрид сумел сразить на стене турка-великана… – Граф скосил свой единственный глаз на герцога Бульонского. – Поздравляю вас, ваша светлость, вы отменный стрелок!
Готфрид Бульонский в знак признательности склонил голову. Слова графа ему польстили, но он постарался не подать виду.
– Но этот меткий выстрел, – продолжил граф Раймунд, обращаясь ко всем присутствующим, – пожалуй, единственная наша победа за те две недели, что мы топчемся у городских стен! Повторю свою мысль: действуя вразнобой, город не возьмём! У нас только два пути: или общий штурм, или многомесячная, изнурительная осада… – Глаз графа полыхнул голубым пламенем. – Но, как первое невозможно без строительства осадных башен, так второе – без собственного флота, который лишит осаждённых возможности получать продовольствие и пополнение.
Граф Раймунд замолк.
Заговорил Готфрид Бульонский:
– Вы правы, мой дорогой собрат, – произнёс герцог высоким и не таким мужественным, как у графа Тулузского голосом, но полным осознания значимости того, что изрекает, – без осадных орудий нам не обойтись, равно как без флота. Я сегодня же напишу императору и попрошу его величество прислать нам корабли для полной блокады Никеи. Тем более это нам было обещано!
– Я уже написал об этом повелителю, – заявил Мануил Витумит. Говорил он на превосходной латыни.
«Непонятно, зачем ему понадобился толмач? Что за очередная византийская уловка?» – подумалось мне.
– Благодарю вас, полководец Витумит, – недовольный, что его перебили, нахмурился Готфрид Бульонский. – Надеюсь, что флот прибудет быстро, и корабли будут лучшего качества, чем корм для наших лошадей…
– И еда для наших рыцарей, – поддержал герцога рыцарь Танкред, племянник Боэмунда Тарентского. Он успел проявить беспримерную доблесть в стычках с турками и, должно быть поэтому, считал себя вправе не соблюдать условности этикета и говорить с сильными
