Шрифт:
Закладка:
Однако женщины были уверены, что могут улучшить природу. В объявлении в Moniteur за 15 августа 1792 года мадам Брокен сообщила, что у нее еще не закончился «знаменитый порошок для окрашивания рыжих или белых волос в каштановый или черный цвет за одно применение».40 При необходимости на неудовлетворительные волосы надевали парик, который во многих случаях делали из отрезанных локонов гильотинированных девушек.41 В 1796 году для мужчин из высших и средних слоев было вполне обычным делом носить волосы длинными и заплетенными в косу.42
В течение первых двух лет Революции 800-тысячное население Парижа жило своей обычной жизнью, обращая лишь случайное внимание на то, что происходило в Собрании или тюрьмах. Для высших классов жизнь была достаточно приятной: семьи продолжали обмениваться визитами и ужинами, посещать танцы, вечеринки, концерты и спектакли. Даже в жестокий период между сентябрьской резней 1792 года и падением Робеспьера в июле 1794 года, когда в Париже было казнено 2800 человек, жизнь почти всех оставшихся в живых проходила в привычном кругу работы и игр, сексуальных устремлений и родительской любви. Себастьен Мерсье сообщал в 1794 году:
Иностранцы, читающие наши газеты, представляют нас всех в крови, в лохмотьях, ведущих жалкий образ жизни. Судите, как они удивятся, когда дойдут до великолепной аллеи Елисейских полей, по обе стороны которой стоят элегантные фаэтоны и очаровательные, прекрасные женщины; а потом… эта волшебная перспектива, открывающаяся над Тюильри, и… эти великолепные сады, теперь более пышные и ухоженные, чем когда-либо!43
Были игры — в мяч, теннис, верховая езда, скачки, атлетические состязания… Были парки развлечений, такие как сад Тиволи, где, как и в двенадцать тысяч других в приятный день, можно было погадать, купить в бутиках разные мелочи, посмотреть фейерверки, канатоходцев или подъем на воздушном шаре, послушать концерты или посадить своих малышей на карусель для игры в jeu de bagues (ловлю колец). Вы можете посидеть в кафе под открытым небом, или под павильоном кафе де Фуа, или в кафе высокого класса, например, «Тортони» или «Фраскати», или последовать за туристами в ночные заведения, такие как «Каво», «Соваж» или «Авеугль» (где развлекались слепые музыканты). Вы можете пойти в клуб, чтобы почитать, поболтать или послушать политические дебаты. Вы могли посетить один из сложных и красочных фестивалей, организованных государством и украшенных знаменитыми художниками, такими как Давид. Если вы хотели попробовать новый танец — вальс, только что привезенный из Германии, — вы могли найти партнера в одном из трехсот общественных бальных залов Парижа Директории.44
Теперь (1795 г.), в годы затишья революции, некоторым эмигрантам разрешили вернуться; скрытые дворяне отважились покинуть свои защитные логова, а буржуазия демонстрировала свое богатство в дорогих домах и мебели, в украшенных драгоценностями женщинах и пышных развлечениях. Жители Парижа выходили из своих квартир и домиков, чтобы насладиться солнцем или вечерним воздухом в садах Тюильри, Люксембурга или на Елисейских полях. Женщины расцветали в своих безрассудно очаровательных нарядах, в своих живописных веерах, которые говорили больше, чем слова, в туфлях изящной формы, которые делали скрытые ноги соблазнительными. «Общество возродилось.
Но сотня или около того семей, которые теперь составляли его, не были родовитыми дворянами и всемирно известными философами, которые блистали в салонах до революции; в основном это были нувориши, нажившие состояние за счет церковной недвижимости, армейских контрактов, меркантильных монополий, финансовой ловкости или политических друзей. Некоторые разрозненные люди, оставшиеся со времен Бурбонов, приходили в дома госпожи де Жанлис или вдов Кондорсе и Гельвеция; но большинство салонов, открывшихся после смерти Робеспьера (за исключением круга госпожи де Сталь), не обладали талантом к блестящей беседе и не имели той легкости, которая в прежние времена возникала благодаря долгой обеспеченности земельными богатствами. Лучшим салоном теперь был тот, что собирался в уютных комнатах директора Барраса в Люксембургском дворце или в его замке Гросбуа; и его привлекали не философские изыскания, а красота и улыбки мадам Талльен и Жозефины де Бо. Тальен и Жозефины де Богарне.
Жозефина еще не была Бонапартом, а мадам Талльен уже не была женой Талльена. Выйдя за него замуж 26 декабря 1794 года и прославившись на некоторое время как «Нотр-Дам де Термидор», она вскоре покинула угасающего Террориста и стала любовницей Барраса. Некоторые журналисты осуждали ее нравы, но большинство из них отвечали ей улыбками, ведь в ее красоте не было ничего надменного, и она была известна своей добротой как к женщинам, так и к мужчинам. Позднее герцогиня д'Абрантес описывала ее как «Венеру Капитолийскую, но еще более прекрасную, чем работа Фидия; ибо в ней вы видели то же совершенство черт, ту же симметрию рук, кистей и ступней, и все это оживлялось благожелательным выражением лица».45*Одним из достоинств Барраса было то, что он был щедр к ней и к Жозефине, ценил их красоту не только в сексуальном смысле, делился ею на своих приемах с сотнями потенциальных соперников и благословил Наполеона на пленение Жозефины.
IV. МУЗЫКА И ДРАМА
Все виды музыки процветали. За монету можно было получить бис от уличного певца, или присоединиться к толпе и напугать буржуа «Карманьолой» или «Ча ира», или потрясти границы «Марсельезой», для которой Руже де Лисль написал все, кроме названия. В Концерте Фейдо можно было полюбоваться Домиником Гаратом, Карузо своего времени, чей голос мог вызывать трепет в сердцах и стропилах и славился на всю Европу своим диапазоном. Во время террора 1793 года Конвент открыл Национальный институт музыки, а два года спустя преобразовал его в Консерваторию музыки, выделив 240 000
