– Расскажите, – осторожно начал я.

– Да, товарищ ученый, очень интересно. – Понимающий Вадик долил Лазареву пива из своей банки.

Я тоже плеснул. Впервые выпала возможность послушать человека из НИИ, приоткрыть герму и заглянуть… Я еще не знал куда. Но очень хотелось узнать, и немного пива казалось совсем скромной ценой.

Лазарев оценивающе взглянул на пополневшую тару и вздохнул, будто осознав свое положение.

– Никто не знает, откуда взялся Гигахрущ, так?

Я подумал и кивнул. Остальные молчали.

– Есть гипотеза… Повторюсь, только гипотеза! Так вот, некоторые думают, что изначально было некое Строение. Несравненно малое по сравнению с нынешним Гигахрущом, но все-таки достаточно большое. Может, на тысячи жилых блоков, может, больше. Были там и заводы, и фабрики, и прочие производственные объекты. Была закрытая инфасрук… инфраструктура.

Лазарев икнул.

– А окна тут при чем? – нетерпеливо спросил Вадик.

– А вы много окон в своей жизни видели, молодой человек?

– Ни одного, – сказал Вадик.

– На четыреста каком-то, слыхал, есть одно, – припомнил Мишаня.

– У нас на четвертом, – добавил я.

Лазарев повернулся ко мне, и я заметил жирные следы пальцев на стеклах его очков.

– На четвертом, говорите? Это интересно, надо свериться с записями…

– Так с теорией что? – напомнил Вадик.

– Ах да. Так вот, у Строения тоже были окна. Много, на каждом этаже. А потом… Потом произошло ЧТО-ТО. Это самое «что» является предметом отдельных исследований… И, осмелюсь заметить, здесь не каждый может… Точнее, лишь все… выдвинуть гипотезу…

Дальше бормотания Лазарева превратились в полный бред, и мы уже успели пожалеть, что напоили ученого, как неожиданно для всех он совладал с заплетающимся языком и продолжил:

– Если выстрелить шариком с краской в белый лист, – Лазарев ткнул пальцем в центр стола, – разлетятся брызги. Вот так и отдельные элементы Строения разметало в пространстве на неопределенные расстояния, что те брызги, понимаете? А все промежутки заполнились копиями. Как в ЭВМ: копировать-вставить, копировать-вставить, копи… Ну вы поняли. Копии жилых ячеек, копии коридоров, лестниц, заводов… Бесчисленное множество копий. Так вот, согласно теории, окна есть только у оригиналов, тех самых брызг, помните?

Я прикрыл глаза, представляя чернильную кляксу на белом листе. Сказал:

– Где-то брызг больше, то есть в каких-то килоблоках окна попадаются чаще.

– Угу.

– А где-то, как в нашем, всего парочка. Значит, следуя за окнами, можно найти место, где сохранилась бо́льшая часть того самого Строения.

Вадик присвистнул. Лазарев посмотрел на меня – на секунду мне показалось, что его взгляд абсолютно трезв, – и медленно кивнул.

– Ве-ерно мы-ыслите, – протянул он. – То место давно известно, но, поверьте, там нет ничего примечательного. Увы.

– Так что же вы ищете?

– Подсказки, – помявшись, ответил Лазарев. – В обломках Строения мы ищем подсказки, чем же на самом деле было это сооружение, с которого все началось, и какой цели оно служило. Точнее… мы искали.

Остекленевшие глаза его разом потухли, лицо осунулось и сравнялось в цвете с папиросным пеплом. Такое лицо было у Полины, когда она узнала, что Димкин отряд не вернулся из подвала. Сколько раз я сам примерял эту серую маску?

– Мы приходили в килоблок, узнавали у администрации, сколько там окон, проверяли нужные помещения, записывали и шли дальше. Иногда приходилось идти через необжитые этажи, искать там… В последний раз мы попались мутантам. Выжил только я.

Лазарев замолчал, молчали и мы. Слишком часто нам приходилось выражать сочувствие родным, друзьям, коллегам, соседям… Слова стерлись, потеряли свою силу. Лишь тяжелое молчание оставалось всегда к месту.

– А сейчас я даже не знаю, что делать, – продолжил Лазарев и с грустью заглянул в пустую банку. – В ваших блоках какой-то переполох, КПП закрыты. По всему получается, что я тут… ох, застрял.

– Сколько ж ты килоблоков прошел, дядь? – спросил Мишаня шепотом.

Лазарев лишь хмыкнул в ответ. Отлип от стола, и его повело в сторону, так что нам с Вадиком пришлось придержать ученого за локти. Он уже возился с застежками напоясной сумки, которую я заметил только сейчас.

Лазарев достал сложенный вчетверо лист плотной ламинированной бумаги и воровато огляделся, не подсматривает ли кто из-за соседних столиков. Наконец он разложил лист, отодвигая пустые банки к краю; одна чуть не полетела на пол, и Мишаня успел схватить ее в последний момент.

Мы застыли, рассматривая сложный узор из прямых линий.

В детстве нам с Димкой нравилось играть в лабиринт. «Помоги гражданину выбраться с этажа до того, как наступит Самосбор». Сначала мы искали их в школьных учебниках, потом рисовали лабиринты друг для друга, делая их все сложнее и запутаннее. Но лабиринт Лазарева был самым сложным и запутанным из всех, что я видел.

Линии, начерченные тонким карандашом, шли параллельно друг другу, заворачивали и пересекались под прямым углом, расходились на перекрестках, но оставались единым целым: схемой без видимого начала и конца. «Гражданину никогда не выбраться из такого», – подумалось мне. Промежутки между линиями, как объяснил Лазарев, улицы – полости в Гигахруще.

Я вспомнил об окне на четвертом, через которое видно лишь бетонную стену. Параллельную линию.

На разных промежутках лабиринта стояли засечки, обведенные синей ручкой. Лазарев ткнул в одну из них, ту, что ближе к краю.

– Мы здесь.

Четыре блока образуют килоблок, в каждом блоке сотни, если не тысячи, этажей. Все это поместилось под указательным пальцем ученого.

И тогда меня прошибла дрожь. Все знают, что Гигахрущ огромен, мы привыкли воспринимать это как данность, редко забираясь дальше чем на сто этажей от своих квартир и слабо представляя, как живется в других килоблоках. Но лабиринт Лазарева затянул меня, сдавил своими линиями, и я впервые даже не понял – кожей почувствовал, – какая на самом деле громада из металла и бетона простирается вокруг.

– Как далеко разлетелись брызги? Что будет, когда вы найдете самое дальнее окно? Что будет здесь? – Я ткнул дрожащим от волнения пальцем в столешницу за краем карты.

Лазарев вымученно улыбнулся.

– Мы не уверены, что забирались так далеко. И так высоко. Прямых путей, как видите, здесь немного, а простых нет вообще. А там… – Он запнулся, глядя на указанное мной место. – Гип-па-тетический край Хруща.

– Что-то вы, товарищ ученый, пивка и впрямь перебрали, – покачал головой Вадик. – Гигахрущ бесконечен, это все знают.

– Все, – поддакнул Мишаня.

Он уже несколько минут маялся, пританцовывая на месте – пиво давило на мочевой пузырь, – но не уходил, боясь пропустить что-нибудь интересное.

– Э-э, нет, молодые люди. – Лазарев погрозил пальцем. – По официальным данным, протяженность неизвестна, высота неизвестна. Это разные вещи! А в мире нет ничего…

Договорить он не успел. За одним из дальних столиков началась какая-то суматоха. Кто-то кого-то толкнул, кто-то вскрикнул, разбилась банка, зазвенели по полу осколки.

– Отцепись от меня!

– Да у него слизь на руках!

– Сучара!..

В поднявшемся гомоне было невозможно разобрать, что к чему. Лазарев, несмотря на свое состояние, успел сложить листок с картой и ловко спрятать обратно в сумку, Вадик схватил его за локоть и потащил за