Жареный биоконцентрат с солью показался вкусным по-настоящему. Я шкрябал ложкой по сковороде, слушая, как по телеку за стеной поет Пугачева. Ира все еще сидела в гипсе, не ходила на работу и целыми днями пялилась в ящик на записи старых выступлений. Однажды она рассказывала, как узнала от прабабки – а та от своей матери, – что Пугачева на экране не настоящая. Якобы настоящая пела совсем другие песни, не о пользе трудовой дисциплины и не о любви к Партии. Димка тогда лишь присвистнул, прикидывая, сколько циклов по телеку крутят старье.

Я подумал, было бы неплохо принять душ, пока не вернулась Алина, она уж точно не позаботится, чтобы оставить воду кому-нибудь еще. Раньше ее хоть как-то контролировала Полина, дежурила у ванной, подгоняла стуком костяшек по двери. Но где моя тетя шляется сейчас, я не знал.

Днями она проводила у телефона на семнадцатом, обзвонила все медпункты и крематории, номера которых смогла найти. Она писала записки в Службу быта и Стол справок. Часами висела на линии, грызя короткие ногти и требуя соединить с дежурным ликвидационного Корпуса и даже напрямую с Главко.

А когда забетонировали шахту лифта, в Полине будто сломалось что-то во второй раз. Тогда она поняла, что Дима не вернется, и тогда же у нее пропал голос. Я больше не услышал от нее ни слова.

Но своих похождений она не прекратила. Слонялась тихим призраком по этажам. Без цели. Никому не звонила, ничего не пыталась узнать. Очередной разум, проигравший Гигахрущу.

Я честно пытался с ней поговорить. Но каждый раз, натыкаясь на безжизненный, будто треснувшее стекло на четвертом этаже, взгляд, не мог выдавить из себя и слова.

…Ступил на холодную эмаль пожелтевшей ванны. Если не наглеть и тратить воду поровну, каждому выходит ровно по две минуты в душе. Но сначала придется секунд двадцать провозиться с проклятым смесителем: померзнуть под ледяными струями и обжечься кипятком, прежде чем настроить нужную температуру.

Я задумался, а успели ли нам произвести перерасчет лимитов после ухода Димы, или мы можем использовать его литры? Мысль показалась столь гнусной, что захотелось растереть мочалкой кожу в кровь, смыть с себя эту грязь.

Подставив голову под слабый напор лейки, я не услышал, как кто-то вошел. За шторкой выросла тень.

– Эй, занято вообще-то…

Заметил краем глаза, как худая нога переступает борт ванной, как скользит край шторки по белому бедру. Горячее тело прижалось к спине. Столь горячее, что я поежился, как от холода.

– Алина, что ты делаешь? – спросил, не оборачиваясь.

– Экономлю воду, конечно, – хихикнула она.

– А что, у Петра… как его там?

– Семеныча.

– У Семеныча вода кончилась?

– Ревнуешь?

– Знаю тебя. Чего ты хочешь?

Ее руки скользили по моим плечам, ее губы почти касались моего уха.

– Я тут подумала, – шептала она. – О квартирке напротив. У меня знакомая есть, я ей колготки время от времени подгоняю в обход… ну ты понимаешь. Пора попросить об ответной услуге.

Я понимал. Вспомнился коробок с солью, оставленный на кухонном столе.

– Она распределением жилищных ячеек занимается. Но ты сам знаешь, одиночкам получить целую квартиру нереально, а вот если молодой паре – дело другое. Вот и подумала я… Мы. С тобой. А она нам подсобит. Своя квартира, Сережка, ты только представь!

Я представлял. Два тела на ковре, обглоданные лица… Наверное, моя дрожь передалась Алине, девушка отпрянула.

– Помоемся и сразу на регистрацию? – Я продолжал стоять к ней спиной, но было в моем голосе что-то такое, отчего Алина закашлялась.

– Извини. Ты прав, наверное, слишком рано… Я дура, если подумала, что ты захочешь там жить. Дура, да?

– Ты опоздала. Там уже есть жилец.

Я вылез из ванны и потянулся одной рукой к полотенцу, а другой задвинул шторку обратно.

– Кто? Давно?

Своего имени новый сосед так и не назвал, потому я закрыл за собой дверь, оставив Алину без ответа. Она не была дурой, ничуть. Именно на таких и держится Гигахрущ: на тех, кто приспосабливается, кто не привык оглядываться. Она была умнее большинства из нас.

На кухне меня ждала невымытая сковородка. Хотелось курить, но талоны на папиросы выдали только сегодня, и, чтобы их отоварить, придется тащиться к распределителю.

В прихожей хлопнула герма.

– Дай курить, – сказал я Вовчику.

Тот молча ввалился на кухню и бросил на стол листовку с фотороботом. Прихлопнул раскрытой пятерней.

– Не твой знакомый, часом?

Я всмотрелся в черно-белое лицо. Отпечатано было паршиво, где-то с подтеками, где-то краска легла совсем нечетко, но я все-равно узнал эти тонкие губы и высокий лоб.

– Главко.

– Ага. На всех распределителях такие висят. За любую информацию обещают благодарность Партии.

Я лишь пожал плечами. Мало ли почему вчерашний чекист впал в немилость? Это не часовой механизм, здесь система может сжирать свои же пружины, перемалывать анкерные колеса, ломать трибы, но продолжать работать. Пружина-Главко уже успел засесть нам в задницу, а значит, оплакивать его среди нас никто не будет.

Из ванной вышла Алина, прошмыгнула в свою комнату, оставляя мокрые следы на линолеуме. Тельняшка проводил ее взглядом, затем посмотрел на меня, обернутого в полотенце и не успевшего обсохнуть. Хмыкнул, но ничего не сказал. Протянул наконец папиросу.

– Чего? – спросил я, заметив его взгляд, пока мы курили.

– Помнишь, я о дельце говорил?

– Ну.

– Так вот, сегодня. После отбоя. – Вовчик прищурился и утопил окурок в пепельнице. – Не для ссыкливых дельце. Потянешь?

Я правда задумался. А затем кивнул.

II

Через несколько дней после того, как шахту залили пенобетоном, я едва не попал под Самосбор.

Лифт, на котором обычно добираюсь с работы до семнадцатого, остановился сразу после двадцать четвертого. На двадцать третьем выли сирены. Кабины всегда блокировались заранее, не позволяя заехать на опасный этаж, но сработай старый механизм в этот раз чуть с запозданием, опустись мы всего на метр ниже… Когда-то от этих мыслей меня бы прошиб озноб. Но в тот день я не почувствовал ничего.

Мужики, застрявшие вместе со мной, пыжились, но так и не смогли открыть двери изнутри. В душной кабине, казалось, каждый глоток воздуха был на счету.

Самый молодой из моих попутчиков, едва ли отработавший свой первый цикл на заводе, а то и вовсе не успевший окончить ПТУ, громко рассказывал небылицы, обливаясь потом. Храбрился. Говорил, якобы выше сотых ходят слухи о человеке, пережившем Самосбор. Все смеялись.

– Ну и что с того? – чесал бороду одноглазый детина, косясь на молодого. – Даже случись такое чудо, жизни уже не будет. Или ликвидаторы застрелят, как этого… Опасный элемент! Или в НИИ заберут на опыты…

Я слушал вполуха; не проходило и месяца, чтобы в Хруще не появлялось новой байки. Думал, что, поднимись сейчас Самосбор на двадцать четвертый, чуда не случится. И сам испугался тому, каким равнодушием во мне отозвалась эта мысль.

Нам с