Прикасайся ко мне везде. Я твой.

Она что-то довольно промурлыкала себе под нос и наклонилась, чтобы поцеловать меня. Мне пришлось разрываться надвое: голова раскалывалась, тело распирало от мягкого удовольствия. Я не сомневался в ее словах о том, что оргазм поможет. Эмма не из тех, кто пользуется людской уязвимостью. Но это застало меня врасплох – то, насколько приятно ощущались ее губы, мягко прижимавшиеся к моей коже. Напряжение растаяло, и я закрыл глаза, позволив голове упасть набок, утонуть в подушке. И просто отдался чувствам.

Я чувствовал ее нежные руки, мягкие губы и горячее дыхание у меня на животе. Удовольствие густым сиропом разливалось по конечностям. Мой член поднялся, наливаясь тяжестью от желания. Мы становились чем-то новым, и я должен был задыхаться от безумия, пытаться взять верх. Но я медленно разогревался, подчиняясь ее воле.

Эмма провела ладонью по моим трусам, и я хмыкнул. Я хотел избавиться от них, чтобы между нами не осталось никаких барьеров. Словно услышав мое безмолвное требование, она поцеловала мой сосок и медленно спустила трусы вниз. Я приподнял задницу, чтобы помочь ей. Освободившись, мой член шлепнулся о живот. Эмма издала звук признательности, а затем обхватила меня своими ловкими пальцами.

– Пожалуйста, – прошептал я.

Мое тело ослабело, но потребность становилась все сильнее, заглушая все остальное. Она подчинилась, прошлась губами по нижней части моего пресса, дразня V-образную линию, ведущую к бедрам.

– Эм… – Мольба перешла в стон, когда ее горячий рот накрыл мой член. Слова исчезли. Я позволил ей обладать мной, делать то, что она хотела, и благодарил ее за это.

Это было так приятно, что я мог только лежать и принимать ее ласки, стараясь не долбиться ей в рот, как животное. Но она высвободилась с похотливым хлопком и посмотрела на меня снизу вверх.

Слегка задыхаясь, я уставился на нее в ответ, готовый пообещать ей все что угодно, когда она поцеловала мою пульсирующую головку.

– Продолжай, – протянула она. – Трахни мой рот.

Я чуть не кончил. Она еще раз глубоко взяла его, и из меня вырвался звук, отчасти наполненный страданием, но означавший: «О боже, пожалуйста, никогда не останавливайся». Эта женщина уничтожала меня самым лучшим образом.

По моей коже пробежали волны жара, когда я осторожно вошел в ее рот, стараясь двигаться легко, поскольку не хотел причинять ей боль, хотя отказывать себе было откровенной пыткой. Очевидно, мне это нравилось.

Она посасывала меня, словно десерт, – все это время ее рука рисовала ровные круги по тугой, чувствительной коже нижней части моего пресса. Именно это прикосновение, осознание того, что она делает это, потому что хочет позаботиться обо мне, подтолкнуло меня прямо к краю пропасти.

Моя дрожащая рука коснулась ее макушки.

– Эм. Детка, я сейчас… – выдохнул я, когда она сделала своим языком нечто по-настоящему вдохновенное. – Я почти…

Она лизнула член в последний раз и приподнялась, чтобы поцеловать меня. Ее рука обхватила его и погладила. Тяжело дыша ей в рот, я поцеловал ее – неистово и небрежно, а затем кончил, содрогнувшись от удовольствия. И все напряжение, вся боль растворились, точно кусочек сахара, брошенный в горячий чай.

Я со стоном повалился на спину, превратившись в бескостную груду. Эмма легко поцеловала меня в губы, затем встала с кровати и взяла прохладную мочалку. Я закрыл глаза и лежал, покорный, пока она тщательно обтирала меня. Нежность ее прикосновения угрожала разрушить то, что от меня осталось, и я судорожно сглотнул, не в силах открыть глаза.

Кассандра, конечно, хлопотала обо мне, но она никогда не видела меня настоящим, во всей несовершенной, скромной красе. В глубине души я это знал. Мне это нравилось. Эти отношения казались безопасными. Легкими. Ничто в Эмме не давало мне ощущения безопасности или легкости. Она знала меня, как никто другой. И все же была здесь, заботилась обо мне.

Одеяло зашевелилось – она вернулась в постель и прижалась своей головой к моей.

– Лучше?

Стало ли мне лучше? Мигрень исчезла вместе со всем остальным. Чувствовал ли я себя лучше? Нет. Я находился в реальной опасности полностью потерять свое сердце и душу. Когда я засыпал, одна мысль не давала мне покоя: перспектива отдать этой женщине лишь раздробленные осколки меня казалась поистине ужасающей.

Глава двадцать вторая

Люсьен

Я проснулся ослабленным, но без боли. Эмма эффективно справилась с задачей. Часть меня задавалась вопросом, не приснилось ли мне это. Однако, проснувшись голым, я почувствовал, как мои яйца и пресс ноют от удовлетворения, и понял, что это реально. Она сделала это ради меня. Трогала меня с такой жадностью, что я кончил раньше положенного. Касалась моего тела с нежностью, обвивавшейся вокруг моего сердца и крепко сжимавшей его.

Так крепко, что это причиняло боль. Это неприятно: ощущение – разоблачение, будто слишком рано сорвали корочку с раны. Растянувшись на кровати, я уставился в потолок, желая, чтобы мое тело и мозг снова подключились к сети и начали двигаться дальше.

Эммы рядом со мной не оказалось. Я не мог припомнить, чтобы она вставала, но я был в отключке, провалившись в лучший сон за целую вечность. Из-за задернутых штор, отделявших мою спальню от остальной части дома, доносились звуки. По мне пробежала легкая дрожь тревоги – она на кухне. Эта женщина представляла настоящую угрозу, когда находилась на кухне.

Поворчав, я выпрямился и выбрался из постели. Потребовалась секунда, чтобы комната остановилась, а затем я походкой старика направился в ванную. Может, я ушел на покой из-за сотрясения мозга, но правда в том, что мое тело, как и у многих моих товарищей по команде, за эти годы сильно пострадало. Физическая боль любила давать о себе знать, когда я просыпался.

Сейчас я почувствовал застарелую боль в левом колене, вдоль спины и правого плеча. Но это ощущалось приятно – напоминало мне, что я жив. Вспотевший и израненный, я принял горячий душ, смыв остатки мигрени. Солнце в небе висело низко, целый день ушел на страдания и сон. Не так я хотел его провести.

Рот Эммы стал чистым благословением, чертовски восхитительным – лихорадочным сном, – и теперь я хотел доставить ей удовольствие. Попробовать ее на вкус. Взять ее. А не лежать беспомощным и нуждающимся. Я бы загладил свою вину перед ней.

Вытершись полотенцем, я натянул шорты и вышел в главную комнату. Эмма стояла перед плитой, и мои ноги дрогнули. Она