изданиях[1166]. Но самое интересное: деятельность этой комиссии во многом стала базой для разрекламированного в историографии Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности — детища С.Ю. Витте. Хотя, будучи министром финансов, тот всячески препятствовал работе коковцовской комиссии; некоторое время она даже не собиралась[1167]. Зато уже после своей отставки Витте настаивал, чтобы её трудами в обязательном порядке были снабжены все члены Особого совещания[1168]. В его журнале выражена «глубокая благодарность» Коковцову и его коллегам, сумевшим обработать немало ценных сведений для выработки правительственных решений в аграрной сфере[1169]. Не будет преувеличением сказать, что виттевское совещание стояло на плечах комиссии Центра, которая значительно облегчила ему работу. Однако впоследствии лавры этого труда неутомимый Сергей Юльевич с лёгкостью отнёс на свой счёт, предавая забвению других и выставляя в выгодном свете то, что возглавлял лично он.

По этим же причинам в тени исследовательского интереса остаётся важнейшее звено в формировании аграрной стратегии начала XX столетия — Редакционная комиссия по пересмотру законоположений о крестьянах, действовавшая в рамках МВД. На фоне виттевских мемуарных изысков эту комиссию литература явно не жалует, рассматривая её прибежищем махровых реакционеров, мечтавших о реставрации крепостнических порядков[1170]. Корни этой комиссии — в госканцелярии Госсовета, когда ею руководил В.К. Плеве. Тот не понаслышке был знаком с крестьянской тематикой. Ещё будучи товарищем министра внутренних дел именно он разрабатывал законопроект «О мерах к предупреждению отчуждения крестьянской земли», принятый в 1893 году[1171], возглавлял обширное исследование хлебного рынка и причин падения цен на зерновые[1172]. Будучи госсекретарём, Плеве постоянно запрашивал записки, мнения о сельских делах у широкого круга корреспондентов (землевладельцев, земцев, чиновников, священников и т. д.), интересовался всеми аспектами крестьянской жизни. В его фонде в ГАРФ содержатся десятки дел с материалами из разных регионов страны[1173]. Непосредственно в госканцелярии эту работу вёл её сотрудник А.С. Стишинский, начинавший здесь карьеру ещё при Д.М. Сольском, затем начальник земского отдела МВД, после чего вернулся в родные пенаты[1174]. Как знатока юриспруденции и крестьянского дела Плеве больше других выделял Стишинского, замечая, если бы тот «жил в Риме, ему бы там… памятник поставили»[1175]. Основываясь на богатом опыте, Плеве и Стишинский делали ядром программы постепенное, регулируемое законодательством, вживание крестьянства в новые условия. Это предполагало максимальный учёт народных предпочтений, а не слепое копирование теоретических схем. Суть данного подхода хорошо выражена в одном мнении с места: «Жизнь крестьянина сложна, её надо понять, не вставлять её нужно в искусственные, несвойственные рамки, а в крайнем случае, изучив, законом регулировать, направлять; не ломать её по-своему, а стараться привести её к желаемым результатам»[1176].

Настраиваясь на этот путь, Плеве и Ситишинский самое серьёзное внимание обратили на то, что именуют народным обычаем, выражавшим сущность крестьянского мировоззрения. Кстати, в этом они ориентировались на немецкую историческую школу, ставившую в центр исследований изучение крестьянский обычай и его роль в регулировании сельской жизни. Усилиями этой школы в 1890-х годах происходит реабилитация старогерманского права с приоритетом семейной, а не частной собственности. В течение XIX века семейное начало было вытеснено из законодательства, но оно сохранилось в местной жизни, особенно в южных регионах страны. Л. Брентано, А. Шефле характеризуют семейную собственность совершенным типом мелкого землевладения, находят полезным возврат к ней[1177]. Идеи немецких интеллектуалов разделял прусский министр финансов Микель: на собрании сельских владельцев 1894 года он прямо заявлял: земля не является товаром и не должна рассматриваться частной собственностью. Следует воспретить отчуждение отдельных частей наделов, усилить надзор сельских обществ, чтобы оградить семейные участки от раздробления и поглощения крупным капиталом[1178]. Причём эти идеи развивались, несмотря на выраженный в немецком крестьянине индивидуализм. Что же касается русского народа, то он демонстрировал куда большую склонность к коллективным действиям, чем германец, а потому сбрасывать со счётов общинное устройство в наших реалиях тем более контрпродуктивно[1179]. Добавим, взгляды немецкой исторической школы пользовались в России большой популярностью и востребованностью (о чём сказано во второй главе). Даже либерально-кадетские юристы публично признавали: «Мы не можем отрицать, что историческая школа дала великолепный образец анализа происхождения права, мы не можем отрицать заслуг этой школы…»[1180] Правда, при этом уточняя: предпринятая реабилитация обычного права была сполна использована германской бюрократией для усиления реакции[1181].

Развёрнутые работы по крестьянскому вопросу начались в начале 1902 года, когда учреждается Редакционная комиссия по пересмотру законодательства в этой сфере. К этому времени Стишинский уже товарищ министра внутренних дел: глава ведомства Д.С.Сипягин вскоре погибает от рук террористов. Назначение на его место Плеве окончательно определило направленность аграрной политики. С точки зрения результатов это наиболее плодотворная комиссия за последние десятилетия. Значимым итогом её работы стала подготовка целого ряда законопроектов, опиравшихся на многообразный наработанный материал. Хотя Плеве и Стишинский прекрасно понимали, что «простым изданием закона нет возможности сгладить те органические особенности, которые резко различают крестьянство от остальных классов, а при таких условиях подчинение крестьянства одним, общим с прочим населением узаконениям будет лишь наружным, кажущимся»[1182]. Рассчитывать однородными управленческими приёмами сблизить или объединить его с другими группами ошибочно. Это равносильно тому, чтобы применять одни и те же способы посевов на различных по химическому составу почвах[1183]. Однако отсюда не вытекает искусственная консервация крестьянского сословия в целом. Индивидуально сильным людям нужно дать возможность применить свои способности. Предполагать, что всякий крестьянин обязан посвятить себя земледелию, нет оснований[1184]. В этом состояла идеология аграрной политики (характерны ссылки в тексте на лидеров немецкой исторической школы[1185]). Причём её разработчики не входили в большие подробности, старались не регламентировать до мелочей сельское бытие, оставив простор для местных учреждений, предоставив им соответствующие полномочия[1186].

Сформулированные принципы легли в основу законопроектов, пакет которых представлял своего рода гражданский кодекс для крестьян с приоритетом семейного, общинного начала, обычая. Он включал проекты сельских уставов о договорах; о наследовании; проекты положения о волостном суде; о надельных землях и др. Так, устав о договорах, включавший 18 глав, избегал по возможности письменной формы, что для общего гражданского законодательства являлось обязательным. По проекту договоры на сумму до 300 рублей могли заключаться устно, только изменения требовали письменной фиксации. Предоставлялось право уменьшать проценты по долговым обязательствам, если они назначены в явно преувеличенном размере, чтобы сдерживать ростовщические аппетиты[1187]. Проект в максимальной степени учитывал народное стремление к конкретной, а не