просторы края, крестьянство не было стеснено в возделывании земли, принадлежащей казне. Но с расширением переселенческого движения необходимость земельного устройства возрастала. По заказу правительства социально-экономические обследования губерний провёл А.А. Кауфман, будущий известный статистик, и одновременно с ним — экспедиция Русского географического общества, опубликовавшая двухтомник о сибирских сельских реалиях[1137]. На основе этих работ Министерство земледелия и государственных имуществ (МЗиГИ) подготовило проект земельной реформы. Вот она-то и стала предметом горячих дебатов[1138]. МЗиГИ во главе с министром А.С. Ермоловым рассматривало государство в качестве собственника земли, которую крестьянству передавали лишь в пользование за определённый оброк. На таком основании в своё время были переданы казённым крестьянам-общинникам наделы в европейской части страны[1139]. Департаменты Государственного совета нашли это соответствующим недавно принятому закону 14 декабря 1893 года и поддержали законопроект. Однако общее собрание неожиданно проголосовало за его отклонение: запевалой здесь выступил министр юстиции времён Александра II — граф К.И. Пален. Изумлённому таким поворотом иркутскому генерал-губернатору А.Д. Горемыкину известный своим либерализмом сановник объяснил, что земельная собственность может быть только частной и никакой другой, а потому подсовывать какой-то «каламбур» на высочайшее утверждение не стоит[1140]. Только при повторном рассмотрении законопроекта мысль об устройстве сибирских крестьян как частных собственников была отвергнута[1141].

Важно отметить, что укрепление общинного курса совпало с политикой снижения налогового пресса на деревню, о чём часто забывают. Напомним, 1860-1870-е годы характеризуются усилением фискальной нагрузки на освобождённое крестьянство. Как считают исследователи, в эти десятилетия «происходит испытание русского крестьянина на податную выносливость»[1142]. Подушная подать повышалась трижды: вначале как временная мера, а с 1867 года уже в постоянном режиме[1143]. В итоге по сравнению с помещичьей крестьянская земля оказалась обложенной намного больше: местами в десять раз[1144]. Фискальные послабления последовали с начала 1880-х и связаны они с именем Бунге, хорошо ощутившем неплатёжеспособность не только отдельных уездов, но и целых губерний. Сельское хозяйство вступало в полосу кризиса: с 1884 года хлебные цены упали на 50 %, такое положение сохранялось в течение десятилетия с лишним[1145]. Поэтому освобождение крестьян от более чем четверти ежегодного объёма платежей облегчало, но не снимало остроты проблемы[1146]. Наглядное подтверждение тому — невиданный по масштабам голод, разразившийся в 1891–1892 годах[1147], после чего необходимость дальнейшего уменьшения фиска стала очевидной для всех. Вслед за Бунге налоговую практику раскритиковал тогда начальник департамента окладных сборов Минфина А.С. Ермолов. В специальном труде «Неурожай и народное бедствие» он подчёркивал, что недород сам по себе не мог до такой степени разорить население[1148]. Корень зла в том, что практически к натуральному по сути крестьянскому хозяйству предъявлялись требования на уровне западного производителя с развитыми денежными отношениями; это обстоятельство усиливало немощь нашей деревни. На повестку дня должна встать коренная реформа податного строя. Причём не только в смысле уменьшения налогов, но и пересмотра системы их взимания, без чего любая благодетельная мера не приведёт к сколько-нибудь осязаемым результатам[1149].

Движение в этом направлении наблюдалось все 1890-е годы. Одним из его идеологов был бывший товарищ министра финансов (при И.А. Вышнеградском), затем правая рука Д.М. Сольского в департаменте экономии Госсовета Ф.Г. Тернер[1150]. С 1894 года по ходатайствам сельских обществ допускались отсрочки и рассрочки недоимок, коих накопилось немало. Решено, что взносы, направляемые на погашение, не должны превосходить годовых платежей, к тому же просроченные выплаты могли погашаться также в объёме, не превышающем обычные подати[1151]. Через два года последовали более существенные льготы. Речь шла уже о растягивании долговых выплат на очень длительные сроки: 56, 41 и 28 лет, причём половина из них без начисления каких-либо процентов[1152]. В результате было пересмотрено около 62 млн податных и недоимочных платежей[1153]. Затем эта практика обобщена и развита в специальном «Положении о взимании окладных сборов», принятом летом 1899 года[1154]. Главная суть этого акта: отстранение полиции от податной сферы, полицейские чины должны не выносить, а исполнять решения налоговых инспекторов. Запрещено также продавать за недоимки должников имущество исправных плательщиков[1155]. Данный закон уже проникнут осознанием того, что круговая порука не в состоянии предотвратить рост недоимок[1156]. Её окончательная отмена произошла 12 марта 1903 года.

Кроме податных новаций в 1890-х были собраны мнения земств о состоянии земледелия, об экономических и бытовых условиях села. Инициативу проявил А.С. Ермолов, назначенный министром земледелия и государственных имуществ[1157]. Он считал, что работа «будет тем плодотворней, чем большую она получит возможность опираться на содействие местных сил»[1158]. В 1896–1898 годах в ведомство поступили отзывы земств из 33 губерний: в большинстве случаев они обсуждались в специально образованных комиссиях, запрашивались мнения в уездах. По мере поступления материалы публиковались в «Известиях МЗиГИ», их обозрение вышло затем отдельной книгой[1159]. Наиболее интересным оказалось то, что земские соображения на первое место ставили широкое распространение сельскохозяйственных знаний. Лишь после следовал набор мер экономического характера[1160]. Земства наперебой сетовали на низкую земледельческую культуру, ратовали за открытие сельхозшкол, опытных станций, внедрение агрономии и т. д.[1161] Только освоив прогрессивные навыки, деревня постепенно приучалась бы извлекать выгоды через интенсификацию хозяйства, а не расширение наделов.

Кстати, к аналогичным выводам пришла и другая представительная комиссия, учреждённая в ноябре 1901 года под руководством товарища министра финансов В.Н. Коковцова (в 1902–1904 годах госсекретарь). Эта структура объединила исследования по экономическому положению пореформенного крестьянства, проводившиеся в различных ведомствах (МВД, МЗиГИ). Силами Минфиновских специалистов проанализировано пореформенное развитие центральных губерний России: отсюда за ней закрепилось название «комиссия Центра»[1162]. Руководящей также стала мысль: обеднение крестьянства — следствие столкновения натурального хозяйства с денежным, что характерно для последнего двадцатилетия. Такая трансформация требует средств, найти которые в укладе, сохраняющем натуральный характер, довольно трудно[1163]. В этом причины упадка, однако выправить ситуацию, ограничившись лишь экономическими мерами, нельзя; необходимы социальные, правовые, культурные подвижки. Минфиновская комиссия также апеллировала к заключениям земств, собранных МЗиГИ, указав на низкую земледельческую культуру[1164]. В этих условиях быстрой отдачи от перевода деревни на частнособственнические рельсы ожидать не стоило. В такой консервативной среде, как крестьянская, любые меры способны дать заметный эффект в течение жизни целого поколения[1165].

Комиссия Центра систематизировала богатейшие фактические данные, помещённые в три объёмных тома. К примеру, тот же министр земледелия Ермолов использовал эти материалы в своих научных