Френсис, не раздумывая, подписал бумагу.

— В качестве представителя власти с вами поедет комиссар Лапин, он знает европейские языки и уже вам знаком.

Комиссар Лапин, тот самый, что командовал солдатами на вологодском вокзале, а потом сопровождал дипломатов в поезде до Архангельска снова оказался на высоте положения. Он представлял власть, и дипломаты от его мнения зависели. Впрочем, особого желания ехать в Кандалакшу, оккупированную англичанами у него не было. Поэтому Лапин предпочитал вести себя по отношению к иностранцам лояльно и даже рассказал историю, переполошившую посланника Сербии. Он сообщил, что его отец француз, а мать сербка из Словении, и настоящая его фамилия Лапайне.

— Многовато большевиков с французскими фамилиями, — скептически заметил де Робиен. — В Вологде комиссар француз Конде, здесь — Лапайне, произнес он, сделав ударение на последнем слоге.

— Я, господин дипломат, не виноват, что рожден на Балканах и во мне бурлит революционная кровь гайдуков.

— А по виду Вы не похожи на пролетария! — заметил Линдлей, оглядывая щеголевато одетого комиссара, — носите галстук и шляпу.

— Товарищ Чичерин тоже из дворян, а дело знает!

— Похвальная аналогия, — усмехнулся де Робиен, — Чичерин действительно мастер интриги, нам пишет одно, вам — другое, а делать велит третье.

Лапин-Лапайне сделал вид, что не понял намека третьего секретаря посольства.

Представители Архангельского Совета усиленно тянули время, стараясь задержать дипломатов как можно дольше. Прошли еще сутки, прежде чем шумная колония иностранцев с багажом и архивами расположилась на двух судах, зафрахтованных французским консулом в Архангельске.

Нуланс по этой причине взял для себя лучший корабль, где разместил посольство и членов французской колонии. Френсис был вынужден довольствоваться вторым судном.

— Ваш консул мог бы действовать порасторопнее, — съязвил француз, — он женат на русской и должен был поскорее решить с большевиками наши вопросы.

Френсис не ответил, он только что получил от Коула информацию, что большевики задерживают отправку посольств, стараясь оттянуть интервенцию, о которой в городе говорят открыто.

— Они вывозят с Бакарицких складов оружие вверх по реке, это значит, что город большевики намерены сдать. Здесь у них около семи тысяч солдат и рабочие дружины. Этого достаточно для сопротивления. Но их поспешные сборы говорят об обратном. Посольства своим приездом подарили им трое важных для переброски грузов суток, — докладывал консул.

— Не выдумывайте, Феликс, дни большевиков сочтены, в городе готов переворот, но правда Ваша в том, что в этот момент мы здесь крайне нежелательны, поэтому посольства немедленно уедут и вернутся сюда, когда все будет кончено.

— Я подчиняюсь Вашим указаниям, но не одобряю их. Вы знаете мою позицию.

— Я читал Ваш меморандум, но позицию знать не желаю, торговать можно только с надежными партнерами, а не с большевиками, которые открыто крадут союзные грузы.

— Они говорят, что все это оплачено русской кровью на фронтах империалистической войны.

— Где-то я уже слышал это бред, — сказал Френсис.

Все время сборов Линдлей не находил себе места. Он возвращался, не имея представления о судьбе своей экономической миссии. Миссия Кларка после сепаратных переговоров с Радеком уехала в Москву, и от неё нет ни одного сообщения. Кларк и его сотрудники могли быть арестованы или содержаться как заложники. С началом интервенции их вообще могут расстрелять. Зачем он доверился этому Радеку и отправил миссию в неизвестность! Ситуация разрешилась неожиданно. В последний момент из рейсового поезда, пришедшего из Петрограда, к вящему удовольствию Линдлея вышла британская экономическая миссия во главе с Кларком. Переговоры о торговле, как и следовало ожидать, кончились ничем.

«Все, — выдохнул поверенный в делах, — теперь у нас нет препятствий для немедленной высадки союзных войск. Конечно, в Москве остается Локкарт, но эта лиса как-нибудь выкрутится, в конце концов, это он водил дружбу с большевиками и должен теперь получить плоды с подросших саженцев своих отношений».

После долгих мытарств на исходе ночи оба корабля с дипломатами под французским и американским флагами вышли из города и медленно направились в сторону моря, держа курс на Кандалакшу. Измученные граждане стран Антанты уснули, кто где мог. Они не верили своему счастью, настал конец всем мучениям. Правда впереди было опасное путешествие по Белому морю и вероятность быть атакованными немецкой подводной лодкой. Траулер с пушкой на палубе, предоставленный большевиками для охраны судов был слабой защитой на случай нападения, но другой не было.

— Сморите, господа, военный корабль!

На обоих судах началась паника. Корабль приближался, наступили минуты страшного напряжения и вот… на судах с облегчением рассмотрели развивающийся на флагштоке «Юнион Джек». Это английский эскадренный миноносец патрулировал Белое море в поисках немецких лодок. Пассажиры повеселели, а Линдлей приказал капитану салютовать британцам.

На следующий день посредине морской равнины путешественники неожиданно для себя увидели острова. Из воды поднимались крепостные стены и башни.

— Соловки, — разнеслось по палубе.

— Северное чудо света, монастырь на безжизненных скалах!

Пассажиры высыпали на палубу и долго наблюдали соловецкие пейзажи. До Кандалакши оставалось несколько часов пути.

В 1916 году в эти места до того девственно дикие пришла ветка Мурманской железной дороги, началось строительство пристаней, и маленькая рыбацкая деревушка быстро превратилась в барачного вида поселок, какие всегда возникают при большом строительстве. Англичане пришли сюда в конце июня 1918 года. Первоначально они противодействовали наступлению пронемецки настроенных белых финнов. Кандалакша стала для британского флота превосходной военной базой на Белом море.

Когда вопрос о союзной интервенции был решен, поселок превратился в важный стратегический объект. Именно сюда и прибыли корабли с дипломатами.

Линдлей, как представитель Великобритании, сразу же взял ситуацию в свои руки. Он телеграфировал в Мурманск генералу Пулю и потребовал немедленного начала военной экспедиции в Архангельск. Френсис поддержал английского коллегу.

Но не тут-то было. Генерал Пуль и адмирал Кемп, удобно устроившись в Мурманске, не горели желанием идти в Архангельск.

— Я настаиваю на немедленной отправке военной экспедиции, — кричал по телефону Линдлей.

— У меня всего тысяча человек, причем это команды для охраны складов, а не для наступления, с таким воинством начинать какое-либо предприятие — совершенное безумие, — отвечал поверенному в делах генерал Пуль.

— Я немедленно телеграфирую в Лондон и там Вам объяснят, что такое безумие! — горячился Линдлей. — Безумие — не выполнять директивы правительства!