Но эти же качества, вкупе с происхождением, сделали его предметом преследования со стороны других школяров. Правда, нападать в открытую на него не решались после того случая, когда группа школяров, вооруженная дубинками и натянувшая на себя свиную кожу, попыталась отмутузить его по дороге на занятия. Пьер ле Кошон, взревев, упал на все четыре ножки и со страшной силой раскидал обидчиков. Ни удары дубинок, ни уколы острых клинков ему словно были нипочём. Троих он покусал; четверым чуть не выпустил кишки, ударив их в живот. Затем свин, истекая кровью, подобрал свою сумку с тетрадями и писчими принадлежностями, и направился на лекцию. Его раны затянулись очень быстро; к счастью, они были не глубоки.

Когда аббат Мартин узнал о возмутительном происшествии, он явился к декану факультета свободных искусств; потрясая перед его носом письмом от самого епископа, в котором тот подчеркивал важность Пьера ле Кошона как свидетельства божьей благодати, аббат добился того, чтобы зачинщиков исключили из Университета.

Конечно, популярности среди школяров это Пьеру не прибавило, но теперь над ним опасались открыто издеваться. Тем не менее, один из главных забияк – Мишель Голлуа, хорошенький племянник каноника собора Нотр-Дам – придумал жестокий розыгрыш. Стоит отметить, что Пьер демонстрировал настолько трезвенную жизнь, что даже за одно это его бы возненавидели все школяры. Виданное ли дело – избегать вина, мяса и плотских наслаждений. Да и как бы Пьер мог вкушать плоть животных, к которым чувствовал свою принадлежность? Или, того хуже, пытаться завязать отношения с дурными женщинами?! Нет – свин, хотя ему и запретили присутствовать на мессе, исправно постился, а в непостные дни предпочитал пищу растительную, лишь изредка отдавая должное рыбе. Вкус вина ему претил и, имея в отличие от людей желудок достаточно крепкий, он предпочитал пить воду.

План Мишеля Голлуа был прост и оттого принят с радостью остальными школярами. Молодые и прыткие, они задумали посмеяться над спесивым кабаном. Для этого они на один вечер сняли комнату, смежную с комнатой Пьера, и наделали в стене несколько отверстий для наблюдения.

В тот вечер Пьер шёл, размышляя об учении своего тезки Пьера Абеляра. Погруженный в мысли о святой Троице, он довольно рассеянно распахнул дверь в свою комнату и замер на пороге. Пьер ощутил как щетина встала дыбом. На столе и сундуке горели свечи, но даже не это было странным. Он ощутил волнующий запах молодой самки, которая вошла в пору. Пьер почувствовал её прежде, чем увидел. На полу под лавкой лежала очень молодая и хорошенькая свинка, крутой задок её был слегка испачкан, но это совершенно не портило прелести юной свиньи. Пьер закрыл за собой дверь; сейчас в нём говорил инстинкт, требующий от него встать на четыре ноги и наброситься на эту соблазнительную незнакомку. Пятак стал нервно подрагивать, когда он принялся жадно вдыхать отравленный страстью воздух. Свинка проснулась, поднялась на ножки и с любопытством на него посмотрела.

– Что ты тут делаешь, сестра? – из последних сил сдерживаясь, спросил Пьер на родном языке.

– Начинается, – пихнул соседа в плечо довольный Мишель. – Сейчас он на неё накинется, вон как визжит!

Свинка склонила невообразимо изящную головку на бок. – Меня привели какие-то весёлые люди. Они тут, за стенкой, – её грудной голос ласкал слух Пьера.

Человеческая речь, которой он учился долго и старательно, никогда не приносила ему столько же наслаждения, сколько речь других свиней. Это был их природный, естественный язык, которому они обучались ещё в утробе матери. Сейчас молодая свинья смотрела на него доверчиво и немного призывно. Пьер ощущал желание наброситься на неё, исполнить свое предназначение, слиться в древнем экстазе с самкой. Но в ушах возникла превосходная латынь мэтра Анри Бове он рассказывал об Абеляре. Нет! Пьер не обычный кабан, готовый отринуть все добрые чувства в угоду разнузданной похоти. Нет! Он существо мыслящее, стоящее совсем на другой ступени развития, чем его несчастные, погрязшие во грехе братья!

– Пойдём, я выведу тебя! – сказал он, резко отворачиваясь от прелестной свинки. – Ты ведь знаешь, где живёшь?

– Знаю, – ответила красавица, с легкостью следуя за ним.

* * *

– Эй! Куда это они пошли? – с досадой воскликнул Мишель.

На предложение проследить за Кошоном остальные школяры ответили отказом: они прекрасно помнили, на что способна эта скотина.

– Трусы! – в сердцах воскликнул Мишель.

Он один осторожно выскользнул за дверь и тихо, крадучись, последовал за двумя свиньями.

* * *

Пьер довёл свинку до ограды францисканского монастыря и, постучав в ворота, весьма изумил привратника появлением в окошке свиного рыла. Разобравшись, что к чему, привратник открыл дверь. Свинка, перед тем как войти в неё, успела сказать:

– Ты стал совсем как они! Ты предал своё племя, – затем она скрылась на монастырском дворе.

– Я не такой, как они! – воскликнул Пьер на латыни перед закрытой дверью.

Его сердце разрывалось на части от тоски от того, что он утратил любовь и теперь кто-то другой покроет эту дивную отроковицу. Она ушла от него навсегда, но она первая поняла его. Он действительно был чужим и для людей, и для свиней. Совершенно одиноким. Тяжелый вздох испустил Пьер ле Кошон, после чего понуро поплелся обратно. Мишель Голлуа, следивший за ним издали, испытал чувство жгучего стыда. Впервые забияка и баловень, которому так уютно жилось под крылышком дяди каноника, осознал, насколько дурную жизнь вёл.

* * *

С этих пор обитатели университетского квартала с удивлением заметили, что Мишель Голлуа и Пьер ле Кошон сдружились. Теперь их везде можно было заметить вместе; на лекциях Мишель помогал Пьеру присыпать строчки песком или раскрывал перед ним вощёные таблички, – эти действия давались свину с трудом. В свободное от учебы время они беседовали. Жизненный путь Мишеля был предначертан дядей каноником. Когда племянник получит степень магистра, преподобный Голлуа тут же пристроит его на теплое местечко. О таком будущем школяры могли только мечтать.

– Церковный бенефиций, что может быть лучше? – вопрошал друга Мишель.

– И ты не хотел бы завести семью и родить детей? – осторожно интересовался Пьер.

– Хотел, не хотел – это не важно. Я заведу себе хорошенькую любовницу; а если она нарожает мне детей, то я смогу их пристроить; – видно было, что этот симпатичный семнадцатилетний молодой человек всё для себя решил. – Нет лучшей невесты, чем Церковь, она щедро платит нам за нашу любовь!

Пьер ле Кошон промолчал; он понимал, что для него