Шрифт:
Закладка:
За Дунаем в снежной дымке проглядывали камни Аквинкума. Некогда, без малого тысячу лет назад, там кипела жизнь и стоял пограничный римский город с языческими статуями и просторными светлыми зданиями, украшенными мраморными портиками. По дунайским берегам проходили рубежи владений могущественного Рима, кипели битвы с дикими варварами, каменные стены грозно возносились над земляными валами.
Коломан часто, проезжая по своим владениям, видел остатки древних укреплений, и каждый раз наводили на него эти полуразрушенные, стёртые временем строения печаль и грусть. Сколько труда было вложено, сколько крови и пота пролито, кто-то ведь возводил величественные стены, строил дома, мосты, насыпал валы – и всё напрасно, всё ушло, ничего не осталось, кроме жалкой груды развалин. Неужели и его, Коломана, деяния обратятся в прах, плоды его трудов исчезнут, люди забудут, что вот был некогда такой страшный мрачный уродец, который любил читать книги и мечтал раздвинуть мадьярские пределы от Ядранского моря до Понта Эвксинского, от Савы до Днестра и Южного Буга? Наверное, так и должно быть, так устроен суетный земной мир, всё в нём течёт, изменяется, умирает, превращается в пепел и рождается вновь. И напрасно думал он, Коломан, что вечной будет созданная в его воображении Великая Мадьярия, нет, разрушится она, как и прежние великие земные царства. Ибо лишь один Бог вечен.
Но сегодня, кажется, мечты честолюбивого ума начинали обретать материальные, действительные очертания. В короткой яростной схватке он разгромил войско хорватского короля Петара. Помогли быстрая конница печенегов и влахи с широкими кривыми мечами, а ещё хорватские феодалы – великаши, которые откачнули от Петара и приняли его сторону. О, эти хитрецы всегда чуют свою выгоду, они готовы продать кого угодно, даже родную мать! Коломан в душе презирал предателей, но сейчас они были ему нужны, без их поддержки он не сможет удержаться на Хорватской земле, не выйдет на далматинское побережье, не подчинит Задар и Сплит. А там… Нужны корабли, нужен сильный флот, чтобы как следует дать по зубам наглым купчишкам-венецианцам.
Он добился многого, познал величие, власть во всей её сладостности и тяжести, но не собирался довольствоваться достигнутым.
За окнами темнело, наступал вечер, Коломан велел зажечь свечи в огромных семисвечниках. Угрюмый замок утонул в переливах яркого света, казалось даже, стало теплее, горб короля перестал ныть. Коломан отложил в сторону книгу в тяжёлом деревянном окладе, костлявыми жёлтыми руками с длинными тонкими пальцами застегнул медные застёжки. Не читалось сегодня, не шла книжная премудрость в голову, клокотало всё внутри, не терпелось примерить то, заветное, к чему так долго стремился и что, как дорогой наиценнейший подарок, преподнёс ему вчера в этом замке на голубом шёлке чернобородый богатырь-великаш.
Поднявшись с лавки и привычно стуча посохом по каменным плитам, Коломан приказал слугам позвать королеву. Взяв в десницу свечу, он стал спускаться по высокой, уложенной цветастыми коврами лестнице на нижний ярус замка.
Фелиция не заставила себя ждать. Не успел Коломан сойти с крутых ступеней, как услышал за спиной её торопливые шаги.
Они проследовали в палату с низким сводчатым потолком.
– Сядь, моя королева. – Коломан указал на длинную скамью. На поясе его звякнула заблаговременно взятая у камерария связка ключей. Дрожащими от внезапного волнения руками он отпер огромный медный ларь и вытащил из него перетянутый ремнями короб.
– Что всё это значит? – удивлённо спросила Фелиция.
– Сейчас увидишь. – Коломан лукаво подмигнул ей. – Здесь заключено наше с тобой великое богатство.
– С какой это поры ты сделался скупцом? Попрятал добро по ларям и сидишь на нём. Лучше купи нашему сыну доброго коня. Золото в сундуках – мёртвое золото. Сам такое говорил. – Королева презрительно хмыкнула.
– Говорил, да не про то золото. Ты права, золото должно ходить, вот и мои денарии пустили в оборот в Киеве пронырливые евреи. А такое золото, как лежащее здесь, в коробе, не дано иметь простолюдинам и даже богатым купцам и баронам, оно – достояние королей.
Коломан развязал ремешки, открыл короб и вынул оттуда что-то завёрнутое в лиловую шёлковую ткань, украшенную золотистыми крестиками.
– Смотри! – Резким движением он откинул шёлк. Перед глазами изумлённой Фелиции сияла в свете свечей большая усыпанная рубинами, яшмой и бриллиантами зубчатая корона.
– Корона хорватских королей – Трпимиричей![257] – восхищённо прошептал Коломан. – Вот она, моя королева. Я держу её в руках, она моя! Я завоевал её! Ты понимаешь, глупышка моя?! Я во второй раз становлюсь королём, а ты отныне королева сразу двух государств!
У Фелиции аж вытянулось лицо. Она изумлённо уставилась на довольного Коломана, затем медленно приподнялась и дотронулась до золотых зубцов короны.
– Не может быть! – вырвалось у неё. – А король Петар?!
– Погиб в бою на горе Гвозд[258] с моими войсками. Да его свои же великаши предали. Приехали вчера, ты ведь сама их видела. После пира они и отдали мне эту корону. Сам римский папа Пасхалий[259] утвердил её за мной. Есть его хартия с золотой печатью. Договорились о коронации в Биограде[260].
Фелиция вдруг задумалась, взглянула на Коломана и неожиданно спросила:
– Зачем тебе две короны? Не возденешь ведь сразу обе на голову. Сам носи корону мадьяр, а корону хорват отдай Ладиславу.
– Что ты несёшь, полоумная?! – ужаснулся и отпрянул от неё Коломан. – Кирие элейсон! Грехи тяжкие! Ты думаешь ли, что болтаешь?! Вот дура жена мне досталась! – Он в отчаянии всплеснул руками. – Корону мне отдали, поняла, мне, а не Ладиславу! Великаши заставили меня утвердить их вольности. В Хорватии будет сидеть выбранный ими наместник – бан. А если сейчас посадить к ним на престол твоего придурка, они сразу же откачнут от нас, будут искать союза с германцами, с Венецией, с Ромеей. Скажут: звали Коломана, уговаривались с ним, а он подсунул нам какого-то байстрюка. Папа Пасхалий тоже будет недоволен.
