— И он позвонил тебе? — спокойно спросила я и отпила из трубочки латте.

— Нет.

— Нет… То есть ты ему номер оставила?

Мне доставило какое-то странное удовольствие наблюдать, как меняется выражение лица Илоны.

— Я же не знала, что вы будете вместе… Вы тогда как кошка с собакой…

— А потом узнала, но все равно не сказала.

— Сейчас сказала.

— Сейчас поздно.

Вот и все.

«А я говорила!» — шипела злость. «Заткнись», — приструнила ее я, улыбаясь своему отражению в двери кафе. Больше я туда не ходила.

Итак, коробка номер пять. Здесь аксессуары. Ремни, заколки для волос, рюкзаки, сумки. Что-то осталось в наследство от мамы, что-то мама подарила на праздники. Большинство из этого я не носила.

А вот эту сумку я помню. Отыскала ее в шкафу, когда по приказу Мэтта стала носить на работу платья. Открываю ее и достаю телефон «Илоны». Тот самый, который я купила, чтобы скрыть свою писательскую личность.

Не стоило бы этого делать, но пальцы сами вставляют подзарядное в розетку. Набираю пароль, понимая, что наверняка пожалею.

Телефон вибрирует у меня в руках, сообщая о пропущенных вызовах. Сердце замирает, я приказываю ему биться.

Три пропущенных звонка от Мэтта. Просто три звонка. Два в день его отъезда и один на следующий. И сообщение: «Пожалуйста, перезвони». Три звонка и одно сообщение за два месяца.

И что, мне больно? Нет. Моя злость — моя крепость. Я в ней как в броне. Иди к черту, Мэтт.

Я вытряхиваю сумку. На пол летят блокнот с заметками, гигиеническая помада, пропуск в Национальную библиотеку, расческа, почти пустая бутылка питьевой воды и какая-то странная продолговатая картонная коробочка.

Достаю ее из кучи хлама. Рассматриваю. И у меня холодеет внутри.

«Средство для экстренной контрацепции».

Я тогда так и не выпила таблетку. После того единственного раза, когда мы не предохранялись презервативом.

Я судорожно пытаюсь вспомнить, когда у меня были месячные в последний раз. Они всегда шли как попало, иногда с задержкой на полтора, даже на два месяца.

Так когда же?.. Я не помню. Очень давно. Еще до встречи с Мэттом.

Глава 37

— Три месяца.

— Сколько?! — переспрашивает мама, ладонью отгоняя от меня сигаретный дым. Мы стоим на балконе в ее квартире. Окна нараспашку. Пахнет осенью.

— Три месяца, — покорно повторяю я, хотя знаю, что она услышала.

С тех пор, как я узнала о беременности, злость исчезла. Все исчезло, кроме ощущения этого комочка, пульсирующего у меня под сердцем. Я видела его на узи.

Первый разговор с мамой о моей беременности произошел на этом же балконе.

Мама курила, так же ладонью смахивая дым в сторону. Потом спохватилась, затушила сигарету.

— Давно собиралась бросить курить, а теперь такой повод… Сейчас, когда самое страшное произошло, можно выдохнуть.

— Мам, это не страшное, — убежденно говорила я. — Это чудесное! Чудесное, понимаешь? Я совсем не боюсь. Справлюсь.

— Если решишь рожать, я помогу тебе. Буду нянчить нашу девочку и давать тебе время писать книги. Я же знаю, как для тебя это важно.

Мама прижимала меня к своему плечу, успокаивала и, кажется, плакала. А я — нет. Во мне совсем не было слез.

— Мам, почему девочку? Может, и мальчика.

— Девочку. Точно девочку. Судьба у нас такая.

Но оказалось, у меня будет мальчик. С крохотными пальчиками. Шевелится. Дышит. Сын.

Мама не предлагала мне напрямую сделать аборт. Просто говорила, что поддержит любое мое решение. Любое…

— Посмотри на меня, — требовала она, — я бы жила совсем другой жизнью!

— Ты живешь такой жизнью не потому, что оставила ребенка. Это результат целой череды бесконечных выборов. — Злость ушла, пришла философия.

Я не стала напоминать маме: если бы она сделала аборт, не было бы меня.

Не было бы меня.

Три звонка, одно сообщение.

— Не хочешь ему рассказать? — догадывается о моих мыслях мама. Или у меня определенное выражение лица, когда я думаю о Мэтте. О Матвее.

— А смысл? Он не выбрал меня одну, с какой стати выбирать меня с прицепом? Из жалости?

Мама замолкает, и я пристальнее вглядываюсь в ее лицо. Какое-то странное у него выражение. Будто она хочет что-то сказать, но не решается. Моя мама — не решается. Это что за новость такая может быть?..

— Мэтт приезжал.

У меня вздрагивает сердце только от звука его имени. Рецидивы случаются.

Мама тушит окурок в пепельнице, отодвигает ее подальше — в общем, делает все, чтобы не смотреть мне в глаза. Я просила — ничего о нем. Но мама решила, что из-за беременности можно сделать исключение.

— Сидел под дверью, пока ему не открыла, — продолжает она, глядя на меня наискосок.

— Когда?

— Через неделю после того, как вы расстались. И еще через неделю… Каждые выходные, два месяца подряд.

— И что?

— Все, как ты просила: ничего не знаю, не вижу, не общаюсь. Но вдруг у него что-то поменялось? Вдруг он решил свои вопросы?

Мама очень хочет, чтобы у ее внука был отец.

— Он сказал тебе об этом? Сказал, что развелся, что хочет жить со мной?

— Нет.

— Тогда к чему все это? Все, забыли.

— Но может…

— Что может, мама?! — сквозь зубы говорю я. — Заставить его платить алименты? Или попросить развестись? Или приехать к нему в Москву и заявиться прямо в офис, с животом на показ — вдруг тогда он вернется? Так надо сделать, мама?! — кричу я на нее впервые в жизни. Потом закрываю лицо ладонями. — Прости, прости… Это словно не я. Ты ни в чем не виновата…

Да, злость полностью не ушла. Теперь во мне уживается много сущностей.

Я глубоко втягиваю носом воздух, чтобы удержать слезы, и вместе с этим вдыхаю