пальцах и…

– Меня зовут Лена, Елена Киселёва, – громко говорю я ей, но боковым зрением слежу за ним.

– Мама! – восклицает он, наклоняясь.

Правильно, подойди ближе, этого я и жду…

Я быстро разворачиваюсь, всаживаю иглу ему в бедренную мышцу и вдавливаю поршень, но успеваю ввести не всё.

– А-а-а! – Он кричит.

Я чувствую, как игла входит мне в шею… нет, не в шею, успеваю отклониться, в спинную мышцу, и резко отдёргиваюсь.

Хватает меня за волосы.

– Тва-а-а-рь! – дико орёт он. – Тваа-а-арь!

Маша вцепляется в диван, хрипло крича, из последних сил поднимает непривязанную ногу и бьёт его в лицо.

Удар слабый, но от неожиданности он теряет равновесие и падает, я вижу в его руке шприц и не могу понять – там что-то осталось или нет.

Пока он не успел встать, бросаюсь к нему, моя цепь длинная, со всей силы бью ногой по его руке, шприц отлетает под диван, я мгновенно сажусь на него сверху. Он сразу же бьёт меня – кулак… щека, нос… в голове вспыхивает малиновое пламя, но я стараюсь его держать, держать…

– Аа-а-а! – Маша стонет, сползая с дивана, падает. – Цепь!! ЦЕПЬ!!!

Он выгибается подо мной, пытаясь сбросить:

– Тва-а-арь!!!

Он сильнее… я не могу, не могу, не могу удержаться. Хватаю его за волосы, он снова и снова бьёт меня.

– Це-е-епь! – хрипит Маша, подтягивается ко мне и перекидывает через него ногу с кандалой, и цепь оказывается стянутой у него на горле.

– Т-т-т-в-в-в… – Он просовывает руки между стальной нитью и шеей.

– Нет! – ору я, хватаю Машу за ногу и дёргаю, оборачивая цепь вокруг его шеи. – Тяни! – кричу ей, и она тянет, но слабо, так слабо…

– Аа-а-а-а-хр-р-р-р! – Он багровеет, кричит, хрипит.

Я наваливаюсь, упираясь в его голову ногами, и тяну за эту чёртову цепь. Стискиваю зубы и тяну сильнее, чувствую, как кружится голова… Он всё-таки вколол мне дозу. Сколько?

– Шприц! – ору я ей, видя, что она может дотянуться. – Давай шприц!

Руки скользят по холодному металлу.

Краем глаза замечаю, что на полу кровь, её майка и юбка пропитаны тёмными жирными пятнами.

Он извивается, пытаясь скинуть меня и встать, а я слабею и не удержу его долго.

– Шприц!

Он резко дёргается, и я отлетаю в сторону. Он встаёт…

Удар в подбородок, слышу, как клацает моя челюсть, удар в живот, под рёбра, ещё и ещё… закрываю голову руками, перед глазами всё плывёт, плывёт, плывёт…

Маша? Где Маша? Успеваю заметить, как мимо меня мелькает окровавленная рука, втыкающая иглу в его серый кроссовок.

«Я сейчас умру». – Мысль падает на меня, будто тёплый пепел, и ложится в сердце.

Боль обволакивает невесомыми шёлковыми нитями, забирает в кокон. Я стараюсь уцепиться сознанием за реальность, за холод и кровь и… не могу. Слышу треск или хруст… сдавленный, далёкий уже крик. Тело тяжелеет, наливаясь гулкой тишиной, – и я заканчиваюсь.

Заканчивался бензин, и Глеб завернул на заправку – нужен полный бак.

После разговора с лучшим они с Валентином пришли к выводу, что сейчас ещё можно попробовать застать Левашова врасплох, пока он не начал действовать, и это «сейчас» – ближайшие день-два.

Пистолет лежал в бардачке, заряженный и готовый ко всему – так же, как и он сам. Выезжал Глеб уже в ночи, когда девчонки уснули. Плотно поужинал – силы ему понадобятся, надел недавно купленные камуфляжные штаны, повесил на ремень боевой нож в чехле, не очень понимая, как им пользоваться.

Весь день он мотался по городу, делая дела, и самое главное, что он успел, – это написать завещание: на Киру Алексеевну Киселёву и её дочь Алику Васильевну Киселёву, по которому в случае его смерти они получат всё: квартиру, студию, две машины, старенькую дачу, несколько уникальных драгоценностей, сделанных его руками, и немного денег.

Вечером пришёл ответ от лучшего из лучших: «Левашов перевёл деньги с двух счетов в офшорные зоны, снял большую сумму наличными и удалил всю информацию о себе. Иван Дубовец продал квартиру за половину стоимости, и информации о нём в сети осталось немного. Поторопитесь». Выводы сделать было несложно – этот человек, имеющий две личины, явно готовился к бегству. Глеб рассчитывал на то, что сможет ещё взять пару уроков боевой стрельбы, но, видимо, не судьба.

«Мне нужно успеть». Глеб подъехал к Васильевскому в одиннадцатом часу и, входя домой, нос к носу столкнулся с Кирой.

– Это мы гуляли, только пришли.

– Экие вы поздние гуляки. – Глеб тревожно оглядывал Киру: после вчерашней истерики ему было неспокойно.

Алика сонно кивала, показывая ладошками:

– Деда, на ручки.

Он присел, подхватил девочку, и она, тут же обхватив его ручонками, уткнулась носом в плечо:

– Я скучала. Любишь?

Глеб порывисто её обнял, прижал к себе, вдохнул тёплый детский запах. В носу защипало, и он, стараясь скрыть неловкость, закивал:

– Любишь. До неба и обратно. Ну-ка, дорогие мои девочки, раздевайтесь скорее, а то запаритесь.

Лялька вцепилась в него ручонками:

– Пойдём со мной спать, пойдём?

– Алика, перестань! – прикрикнула на неё Кира. – Деда твой только пришёл, ему можно хотя бы раздеться.

– Давай-ка, заяц-выбегаец, не будем маму сердить, – примирительно сказал он, – иди в кроватку, а я умоюсь и приду.

– Угу, – сонно моргала девочка, – мне жарко.

Кира быстро её раздела, подхватила на руки:

– Как хорошо, что ты пришёл, Глеб. Что бы я без тебя делала?

Она улыбнулась ему и понесла дочку в комнату.

Лялька уснула, едва положив голову на подушку.

Глеб и Кира сидели на кухне перед печкой, подкладывая поленья. У каждого в руках было по бокалу.

– Слушай, а не много тебе? – Глеб кивнул.

– В самый раз. – Кира сделала глоток, глядя на огонь.

– Помнишь, врач говорила – с таблетками нельзя, – нахмурился он.

– Врач говорила, что с таблетками можно редко и немножко, – возразила Кира.

– Вот именно, редко и немножко, – повторил он.

– А, – отмахнулась она, – я же не алкоголик.

Глеб заметил, что за последний год Кира не то чтобы часто прикладывалась к коньяку, но никогда не отказывалась выпить и иногда предлагала сама. Она всё больше становилась похожа на Елену: только волосы тёмные, как у Глеба, а во всём остальном – скулы, глаза, жесты, повадки… вся в мать. Они молчали. Гулко гудела печная тяга, и уютное тепло сгорающей сосны мягко расходилось по белым изразцам.

– Послушай, вечером я уеду. Не знаю, на сколько.

Кира посмотрела тревожно:

– Куда?

– Есть зацепка, которую надо проверить. Не стоит волноваться, но… если я не вернусь дня через три-четыре, то…

– Ты можешь не вернуться? – Она приложила ладони к груди.

– Нет, – беззаботно улыбнулся Глеб, – я сказал, что если не вернусь