Старуха. Кожа даже не жёлтая, а коричневатая, проваленные ямы глаз, запах немытого больного тела, волосы будто пакля. Её и осматривать не нужно – начало сепсиса, другого и быть не может: желтизна свидетельствует о поражении печени.

Я поворачиваюсь к нему и говорю спокойно и твёрдо:

– Ей нужно в больницу, Володя, иначе она умрёт, у неё тяжёлая инфекция после операции, так бывает, если…

– Даже и не думай! – Он смотрит на меня ощетинившись и почему-то испуганно. – Что тебе нужно?! Что вам всем нужно от меня? Я же всё делаю для вас! Всё делаю! А вы… мама, не разочаровывай меня, кто угодно, только не ты! Моя жена неблагодарная женщина. Как она могла заболеть, когда я так хорошо к ней относился…

Он едва не плачет. Он искренне верит в то, что говорит.

Я замолкаю в полном бессилии.

– Ты можешь её вылечить? – наконец говорит он.

– Ей нужны антибиотики, жидкость, кислород, нужно взять кровь на анализ… но этого всего тут нет. Как я могу её вылечить?! – Я почти кричу.

– Ну так придумай что-нибудь! – Он хватает мою цепь и дёргает так, что я едва не падаю. – Приду-май что-ни-будь.

Бессилие. Я опускаю голову:

– Могу я её осмотреть?

Он кивает.

Сажусь рядом с ней на диван, трогаю лоб – она горячая, очень горячая.

– Нужно измерить температуру.

Он достаёт градусник из ящика стола и суёт ей под мышку. Стоит рядом наготове.

Я глажу её по волосам:

– Маша, Машенька, открой глаза, девочка, поговори со мной.

Задираю ей майку, спускаю ниже юбку и трусы, аккуратно снимаю повязку, приклеенную пластырем, конечно, её никто не менял – распухший воспалённый рубец.

Смотрю на него и понимаю, что он сам хочет, чтобы всё уже быстрее закончилось, смотрит на неё с брезгливостью и отвращением. Эта жёлтая скрюченная тётка не похожа на ту молодую симпатичную девушку, которую он привёл сюда около полугода назад. Она слишком «испортилась» для того, чтобы быть пригодной к использованию.

Я вспоминаю, как она стояла в этой же комнате, когда я увидела её впервые, – держа пластинку в руках и смущённо улыбаясь от того, что знакомится с мамой своего жениха.

Смерть холодом осела по углам, завернулась в тени, они вытянулись, стали резче и неотвратимее. Ощущение безысходности заполняет меня изнутри, и мне хочется съёжиться, раствориться в полумраке, истончиться до шёпота, чтобы проскользнуть этот миг, не чувствуя погребальной торжественности чужой близкой смерти.

Но что-то внутри меня сопротивляется, и я стискиваю кулаки – НЕТ, чёрт побери! Я поворачиваюсь к нему:

– Мне нужны антибиотики, физраствор, пожалуйста, привези мне как можно быстрее, я прооперирую её ещё раз, всё промою, она молодая, она справится, пожалуйста, сыночек. Ты ведь можешь, я знаю, ты можешь привезти все нужные лекарства, я тебе скажу, что именно. Я тебе всё скажу.

Я сижу на краешке дивана и смотрю на него снизу – ему нравится, когда я так задираю голову, глядя на него, как на божество. Поворачиваюсь к ней и беру её за плечи.

– Держись, слышишь, держись! – сжимаю сильно, больно. – Давай, приходи в себя, не спи! – почти кричу. – Не спи! Борись! Я помогу! – Снова к нему: – Привези лекарств как можно скорее. Пожалуйста, я вытащу её, и всё будет хорошо, у тебя снова будет прекрасная жена, мой дорогой. Она поправится, она снова станет красивой, я обещаю.

– Ох, мамочка моя, мама. – Он ласково гладит меня по голове.

– Маша! МА-ША!! – снова трясу её.

Она открывает больные глаза.

– Свет-лана… – Сиплый шёпот.

– Вот и хорошо, вот и умница… Володя? – поворачиваюсь… и вижу, что он отошёл к окну.

Стоит к нам спиной, уткнулся лбом в стекло.

Маша тянет меня за край рубахи, я наклоняюсь к ней близко, чувствую тошнотворный запах гнилой плоти.

– Он… убьёт меня, – она едва шевелит губами, – он меня убьёт, он говорил, звонил… я слышала. А тебя перевезёт куда-то.

Я закрываю ей рот ладонью – может быть, она бредит? При сепсисе часто бывает спутанность сознания.

Он оборачивается – я мгновенно сажусь, беру Машу за руку, но смотрю на него как на Господа и господина.

– Я думаю, моё лекарство ей поможет, – пожимая плечами, говорит он, – раз ей… Ох, мамочка, кто же знал, что всё так обернётся, кто же знал? – Он достаёт из кармана зачехлённый шприц и протягивает мне: – Это лекарство поможет ей уснуть. Ей будет легче, уйдёт боль. Она просто уснёт, уснёт, как ангел. На, возьми.

– Нет. – Я мотаю головой, понимая, что, скорее всего, в этом шприце просто высокая доза транквилизатора, которая её убьёт, да ей сейчас и обычной хватит.

– Мам? – Его голос теряет тепло.

Я отворачиваюсь и смотрю ей в глаза. Она шепчет, шепчет что-то неразборчиво.

– Возьми шприц, мама, – холодно говорит он, – мы сделали всё, что могли, а это облегчит её страдания. Я не могу видеть, как страдает моя дорогая жена. Значит, пришло её время. Я обещал заботиться о ней, и я о ней позабочусь.

– Страшно… мне страшно, страшно… – Маша снова слабо тянет меня за одежду. – Не бросай меня. Не уходи, не уходи…

Дрожь пробегает по телу, сухая и колкая, руки наливаются чугунным жаром. Её страх передаётся мне…

– Мамочка, возьми. – На его щеках играют желваки.

Я беру в руки шприц.

– Давай, – сладкая мука на его лице. Он достаёт второй шприц и приставляет к моей шее, – если ты не справишься, я тебе тоже сделаю укол.

Я замираю. Реальность расползается на волокна.

– Нет, пожалуйста, нет… – кажется, Маша поняла, она пытается сесть, скребёт слабыми пальцами по дивану, – н-н-ет…

– Ш-ш-ш-ш, – я хочу её успокоить, – ш-ш-ш-ш… – Слёзы капают из глаз, и я не сразу их замечаю.

Он так уверен, что я сделаю, как он скажет, так уверен…

– Дай нам попрощаться, сыночек, пожалуйста, всего полминутки, – тихо говорю я, не смея на него посмотреть.

Он ничего не отвечает, просто стоит над нами.

Я наклоняюсь к ней низко-низко, целую её в щёки, в лоб:

– Всё будет хорошо, милая, всё будет хорошо. Как тогда на свадьбе, помнишь? Как тогда? – Я знаю, что он меня слышит, и смотрю на неё многозначительно, чтобы она поняла, что именно я имею в виду.

А думаю я о том, чтобы напасть на него!

– К-как тогда на свадьбе, – шепчет она… не понимая… понимая, – как тогда…

– Да-да, – улыбаюсь я, – только так… У меня шприц.

Я распрямляюсь для того, чтобы ввести ей лекарство, поглаживая ей локтевой сгиб, делая вид, что ищу вену. Шприц у меня в