Ноги тоже не двигались, он словно врос в холодный земляной пол, все смотрел и смотрел на страшное лицо: кожа натянулась, как на барабане, руки с костлявыми серыми пальцами сложены поверх некогда белой простыни. В голове у чучела, явно бывшего женщиной, лежал венок из голых веток. На них, наверное, раньше были иголки. На груди чучела – упавший с потолка кирпич. Глаза были закрыты, но Максим все смотрел и смотрел, боясь, что если он сейчас моргнет, на миг закрыв свои, то она свои, наоборот, откроет. Стало душно, он закашлялся. По щекам уже текло, а он все не моргал. До него долетал голос другой женщины-проводника со странными глазами, но что она говорила и кому именно, разобрать не получалось.

– У-у-у…

– Макс!

Бах! Мир потух и снова вспыхнул, как будто кто-то переключил огромный рубильник, и одним рывком все снова встало на место. Комната перестала кружиться, свеча успокоилась.

– Слышишь меня? Надо, Макс. Надо, – сказал снова этот же голос, не женщины, не Беса, не Дипломата, не воспетки, не самого Макса, не отсюда. – Слышишь? Я здесь.

– Ва-а-а-ся… – еле ворочая языком, пробормотал Максим. Откуда в подвале Вася? Его там не было и быть не могло. Там только она – Оля. Тонкая и серая, как высушенный мотылек, лежит в углу под простыней. Тронешь – и рассыплется в руках.

– Соберись. Где шкатулка с камнем?

Максим дернулся, попятившись прочь от «спящей» Оли, и вдруг наткнулся на что-то спиной. Обернулся и увидел их – ноги в больших ботинках. Одежда болталась на скелете, как на вешалке, и оттого, что мертвеца потревожили, ботинки соскользнули с костей вместе со штанами. Белая резная шкатулка выкатилась из пыльной ткани прямо под ноги Максиму. Он потянулся за ней как завороженный – в один миг все страхи отступили, а эти скелеты-мумии показались аттракционами в Луна-парке, не более того. Шкатулка хотела, чтобы Максим ее открыл, потому что внутри – он откуда-то знал – хранился большой-большой секрет, который говорят только друзьям, таким близким, что с ними ты больше никогда не будешь одинок.

– Нельзя, – скривился он, пытаясь заставить себя ее выкинуть, но маленький Максим не слушался.

– Ты это уже трогал, ничего не будет. Все уже случилось. Давай, – подбодрил Вася. – Покажи мне, что там. Ну давай, Макс… Не бзди.

Последняя фраза вдруг вдохнула уверенность, и Максим открыл крышку. Вася тоже хотел, чтобы он заглянул внутрь, но хотел из необходимости и любопытства. А то, что лежало внутри, – не просто хотело. Жаждало. Добралось, залезло под ребра в душу, отключило свободу, в мозгах будто черви завозились. Против воли маленький Максим коснулся камня, и ему обожгло пальцы, не свечой, а словно тысячей игл, впившихся под кожу. Он кричал, но никто не слышал – пока, подобно раскаленному жидкому металлу, кровь несла эту боль все глубже, дальше, лишая сил, запирая сознание. И не было этому никакой преграды. Максима трясло и заполняло изнутри вязким, гадким, будто сама кровь становилась черной слизью.

– Давай, Макс, держись… Еще немного! – гулко отдавался в голове голос Васи, а женщина на фоне повторяла:

– Максим, вы меня слышите? Мы заканчиваем сейчас же. Готовьтесь.

– Еще минуту! – просил Хром. – Покажи мне, ну!

С каждым вдохом из Максима уходила жизнь, картинка перед глазами выцветала. Ноги сделались ватными. Маленький Максим сел на корточки, обхватил голову руками и снова закричал – не хочу! – как вдруг что-то светлое метнулось к нему и обняло, заслонило, спрятало. Сразу стало хорошо и спокойно. Он подставился этим объятиям, ласковым, как у мамы. Кровь под кожей на мгновение словно застыла и потрескалась, сбросив черную скорлупу, а потом вновь побежала, и вместе с этим ноги понесли Максима прочь из той жуткой комнаты, мертвецов и самого главного ужаса – чего-то неживого и не мертвого, но очень хотевшего быть живым. Вечно.

– О, цветмет! Добро, – обрадовался Бес, выхватывая подсвечник. Но только посмотрел Максу в глаза, как с громким стуком уронил добычу на пол. – Э, ты чё, э?

– Т-т-там… В-висит… л-лежит…

Его колотило крупной дрожью, и зубы стучали громче пульса в крови. Надо было рассказать, что там, но не смог – в голове противно щелкнуло, и маленький Максим в той палате старого детдома грохнулся в обморок, а большой Максим – на кухне гипножабы – завалился вперед и едва не приложился головой об угол стола. Вася среагировал быстрее, поймав его одним точным движением, и вернул обратно на стул.

Гипножаба тоже опустилась на свой стул, вытирая пот со лба полосатым кухонным полотенцем. Шиза посмотрел на друзей – все сидели с белыми вытянувшимися лицами: Винни, казалось, вот-вот разревется, а Бабай просто находился в шоке. И только Шаман Кинг, при всей своей бесцветности, почему-то выглядел розовее остальных.

– Да уж, первый раз за всю мою практику такое, – охнула Тамар Степанна. – Вы бы хоть предупредили, что на вас защита.

– К-какая защита?.. – пробормотал Шиза.

– А я откуда знаю? Как свечу в руки взяли, меня от вас отгородило. Кто навел, у того и спросите. Крепкая такая, не пробиться.

– Кажется, я даже знаю, как эту защиту зовут. Курнем? – предложил Хром, и Шиза бодро закивал:

– Погнали. Только с-снаружи. Вот с-совсем с-снаружи.

– В таком случае не смею вас больше задерживать, молодые люди, – отозвалась гипножаба. Вид у нее был, словно она упала в болото и срочно хотела отмыться.

Шиза, как заторможенный, отсчитал ей бабла чуть больше оговоренного, и через минуту, кажется, перелетев все ступеньки трех этажей одним прыжком, вывалился на свежий воздух. Хотелось просто дышать, и ничего больше. Винни и Хром тоже вышли следом, даже прикурили ему сижку, а Бабай решил чуть задержаться.

– Чё, малой наш запал на д-дамочку, – нервно хмыкнул Шиза, но ничего больше, даже покурить толком, не успел – его скрутило и вывернуло прямо в сугроб под лавкой.

Колька

Напрасно Ольга ходила и в управление, и в институт, где отец иногда читал лекции молодым геологам. Из Воронинского особняка, в котором Ольга вела