– Allez, – сказал Бенедикт, – обувайся и идьём. Контракт я уже подписал, но надо, чтоб и ты руку приложила.

– Контракт?

– Контракт, пёсья кровь. С Барнумом.

– Зачем? – вяло удивилась Арлетта.

– О-у. У нас же ничего нет. Канат пропал. Лебёдка нет. Один перш. Как работать? Контракт выгодный, ты не думай. Меня на кривой козёл не объедешь. Ты есть прима. Гран шарман. Да ещё такой публичность. Весь город про тебя говорит. Можем ставить условия. Так что обуйся, приведи себя в приличный вид и идьём.

Арлетта послушно открыла сундук, потянулась за новыми башмаками. Но, увы. Пока они с Фиделио гуляли по городу, в повозке кто-то побывал. Сама виновата. Нельзя повозку оставлять без присмотра. Старые парики и прочее шпильмановское имущество не тронули, но новые башмаки исчезли как не бывало. Пропал и спрятанный в одном из них прохладный флакончик с лавандовым запахом. Ласточкины слёзы, драгоценное лекарство. Значит, не суждено. Да и не нужно.

Арлетта вздохнула, пригладила волосы, отряхнула от городской пыли старую юбку. Что ж. Можно идти. Предстояло ещё вытерпеть выговор от Бенедикта за утраченные башмаки.

– О-ла-ла! Это и есть наша звезда! – господин Барнум лопотал по-фряжски бегло, как на родном, и был по-фряжски любезен. – Ай-яй-яй, пережить такое ужасное падение. Синяки, бедные ножки поранены. Когда ты сможешь работать, дитя моё?

Вечно этот вопрос. «Сможешь работать – не сможешь работать». Интересно, что будет, если ответить «никогда»? Но Арлетта была благоразумна и ничего такого отвечать не стала.

– Сегодня, – мрачно сказала она, – сейчас. Когда скажете.

Следовало бы сделать почтительный книксен. Сделала. Ноги не отвалятся.

– Согласно контракт, – добавил Бенедикт, – новый костьюм, прочность рьеквизит, услуги льекаря от вас. Жалованье вы платить по числу выходов.

Жалованье оказалось весьма неплохим. Поменьше, чем они с Бенедиктом зарабатывали в удачный день, но и побольше того, что удавалось выколотить из публики в день неудачный. Оказалось, господин Барнум лично наблюдал её вчерашнее выступление, и впечатления его были столь глубоки, что никакие расходы не казались слишком большими. Бенедикт, потерявший почти весь реквизит, наступил на горло своей гордыне, не позволявшей члену знаменитой семьи Астлей работать на чужого дядю, так что контракт был подписан к удовлетворению обеих сторон. Арлетта, как смогла, нарисовала кривой крестик, и дело было слажено.

Жизнь в балагане господина Барнума сильно отличалась от той жизни на дороге, к которой Арлетта привыкла. В сущности, никакой дороги она больше не видела. И жизни не видела тоже. Только работу. Скучную и одинаковую каждый день.

Конечно, если обдумать всё трезво, то жаловаться не стоило. Ехать в большом обозе из десятка крытых повозок, клеток со зверями и гружёных телег гораздо безопасней. Не всякие разбойники решатся напасть, тем более что крепких мужчин здесь хватает. Да и работать под полотняной крышей балагана намного легче. Под ногами ровная площадка, аккуратно посыпанный опилками пол. Размер площадки всегда одинаков, так что каждый раз запоминать число шагов вовсе не надо. Крыша не даёт разгуляться ветру и недурно защищает от дождя. Новый канат всегда сух и хорошо натянут. За этим и чистотой площадки следят служители. Барнум новую приму ценил и насчёт нового костюма не обманул. От старого осталась только любимая редкость – крылья бабочки да особые браслеты с бубенчиками. Трико по росту, без дыр и латок, юбка шуршащая, пышная, башмачки атласные, гладкие на ощупь, подошвы натёрты мелом, чтоб не скользили. Флейта, две трубы и виола играют правильно, подают в такт. В общем, работай – не хочу.

Арлетта не хотела. Её номер был частью большого представления. Пять-шесть представлений в день. Пять-шесть выходов с танцем, прыжком и полётом бабочки. Очень часто ещё какие-нибудь штучки на бис, по горячим просьбам почтеннейшей публики. Вроде бы не так много, но когда это продолжается изо дня в день, в одно и то же время, без перерывов, без поблажек на лишний отдых… Очень скоро Арлетта почувствовала себя молотом, которым без перерыва тупо лупят по наковальне. Больше ничего не осталось: ни походов на рынок, ни прогулок по чужому городу в компании Фердинанда и Фиделио, никакой возни с жаровней и готовкой, которую теперь Арлетта сочла бы хорошим развлечением. За небольшую плату для них и ещё для нескольких холостых работников Барнума готовила тётка Амелия, из бывших наездниц. Самому господину Барнуму она вроде бы доводилась тёщей. Кормёжка у неё получалась сытная, но какая-то унылая. Миску каши Бенедикту, миску Арлетте, такую же миску Фиделио.

Свободное время Арлетта проводила в повозке в обществе Фиделио или, когда, соскучившись сидеть в обнимку, хитрый пёс смывался на поиски еды и приключений, в полном одиночестве. Бенедикт тоже куда-то исчезал каждый вечер. Прочие работники Барнума её сторонились. Семейные жили в своём кругу. Холостые летуны, прыгуны и наездники брезговали слепой девицей, какой бы распрекрасной примой она ни была. До Фердинанда было не добраться. Барнум обычно ставил свой балаган за городом или у границы богатого села. Лошади скопом гуляли в отведённой для них леваде. Даже проведывать коня Арлетте было трудно. Попробуй дойди до него в этом хаосе повозок, протянутых там и сям верёвок, спешащих куда-то людей. На каждом новом месте повозки ставились по-иному, и не успевала канатная плясунья запомнить их расположение, как снова приходилось трогаться в путь по тряским, размокшим от дождей дорогам. Снаружи, за стенами балагана, должно быть, была уже осень. Только Арлетта и осени никакой не видела. Дождь ли, погожий ли день – всё одно и то же: раз-два-три-четыре – батман – пируэт – подбородок выше, спину держать, проход и прыжок. И никакого вольного воздуха. Запах зверей, по вечерам запах коптящих факелов, которые зажигали всё раньше и раньше, и с утра до вечера тяжкий дух набившейся в балаган публики.

Арлетта тихо надеялась, что они движутся в Липовец. Что её туда тянуло, неизвестно. Должно быть, старая мечта. Почему-то казалось: как только они доберутся туда, всё будет хорошо, всё наладится. Но увы. Барнуму не понравились малые доходы от здешней нищей публики. Он свернул на запад, к границе, вернулся во фряжские земли. Канатной плясунье об этом никто не сказал. Случайно услышала обрывок разговора. Но октябрь наступил и в тёплых землях. Похолодало. Арлетта спасалась от холода у жаровни, пока Барнум не запретил. Не верил, что слепая может смотреть за огнём, и боялся пожара. Оставалось лишь кутаться в одеяло и мечтать о собственном доме. О толстых коврах, плотных ставнях и большом камине.

На вопрос о покупке дома Бенедикт только отмахнулся. «Не по нашим доходам, сейчас нам бы на новый канат накопить».

Что ж. Арлетта и копила. Не просила