Глава 21

Арлетта ровным столбиком лежала на крыше и дрожала от холода. Прошли уже сутки с тех пор, как её втащили на Старый мост, но даже горячие полуденные лучи не могли выжечь эту дрожь. Бенедикт её не тревожил. С утра подевался куда-то, а Арлетта не спрашивала, куда. Как спала на крыше в своих последних одёжках, Катерининой кофте и юбке, так там же, на крыше, и осталась. Левая забинтованная рука лежала смирно, а правая всё не могла успокоиться, всё ощупывала медальон, в последний миг отданный ночным братом. Сказал: «Сохрани». А что помирать собирается, не сказал. Медальон был странный, не круглый, а непонятный какой-то. Полоска вдоль, палочка поперёк. Сверху на полосках чего-то нарисовано. А может, и написано. Этого неграмотная Арлетта сказать не могла. Зато точно знала, что медальончик серебряный. На зуб попробовала. А Бенедикту не показала. Серебро он сразу захотел бы продать. Всё верно, каждый грош в копилочку. Но это… Арлетта знала, что просто так это не отдаст. Разве что отнимут.

Вот ведь… Захотел уйти и ушёл. А она осталась. Совсем одна. Нет. Ну как же одна… С Бенедиктом. И никто им больше не нужен. Да, надобно встать, приготовить что-нибудь. Он же вернётся, есть захочет. Хотя с перевязанными руками готовить будет трудно. Лучше чего-нибудь прикупить. Деньги должны быть. Много денег. Если только во вчерашней суматохе их кто-нибудь не украл.

– Во, глядите. Точняк, это их повозка. Вон, на боку чего-то намалёвано. Других таких нет.

– Уй, собачища какая страшная.

– Не боись. Собака учёная. Если не лезть – не бросается.

– А хозяева где?

– Да кто ж их разберёт, скоморохов проклятых.

Не взрослые. Судя по голосам, мальчишки вроде несчастного Решки. Много. Больше пяти.

– А чего вчера было-то? Я у бабки весь день проторчал. Всё пропустил.

– Да чё! Я прямо там стоял, на Новом мосту. Прикинь, внизу река ревёт, канат дрожит, как собачий хвост, а она идёт и улыбается.

– Ага-ага. Такая вся, как кулик, ногастая, юбчонка короткая, коленки видать.

– А глаза-то завязаны.

– Да это ещё что. Говорят, она вообще слепая.

– Врёшь!

– Не! По земле её за руку водят, сам видал. Так вот, идёт она вся такая, руками машет, улыбки строит и вдруг – бац!

– Чё?!

– Лебёдка у них лопнула. Та, которой канат тянули. Дерево – хрясь! Канат – банг! А я рядом стоял. Канатом мне прямо в морду. Во, синячище какой. Хотел было отскочить, а сзади напирают. Тут вторая лебёдка тоже не выдержала. Тресь! Народ заорал, к перилам ломанулся. Гляжу, а она уже в воде.

– Лебёдка?

– Девка скоморошья! И река её тащит! И тут этот ка-ак сиганёт!

– Кто?

– Ну этот. Калека ихний, что деньги собирал. Костыль бросил и прям с набережной.

– О камни головой?

– Не, в воду.

– Ври больше! Там же камни под берегом и глубина курице по колено.

– Ну уж не знаю, как это он так извернулся. Скоморох. Они умеют. В воду прямо перед ней угодил, под микитки подхватил и к канату, который под Старым мостом болтался.

– Не, я не понял, – протянул кто-то из рассудительных тугодумов, – как это он так сиганул, что прям на середину реки, да ещё прям точно к ней.

– А люди видели, – пропел тонкий голосочек, – таковое видели… Будто он…

– Дура, – заорали сразу несколько голосов, – иди, иди отсюда.

Девчонок в этой компании определённо не жаловали.

– А потом чего? – жадно спросил всё пропустивший неудачник.

– А потом всё. Её на канате вытащили.

– А его?

– А его нынче утром на косе нашли, – вмешался ещё кто-то, до сих пор молчавший, – ну, там, куда всегда утопленников выносит.

– И чего?

– К деду моему в сарай снесли. Неудачно сарай стоит, прямо на косе. Утоплых вечно к нему волокут. Ну это, если сразу узнать уже нельзя. Или самоубившихся. Которых в освящённой земле не хоронят.

– А этого чего?

– Так он скоморох, – заметил рассудительный, – ему отпевания и освящённой земли тоже не положено. На нём и креста нет.

Арлетта медленно села. Стиснула подаренный медальончик. Стёртая ладонь отозвалась болью под тугой повязкой. Был на нём крест. Вот он. Отдал. Велел сохранить. Сохранила. Теперь вернуть надо. Чувствуя, как скручивает растянутые мышцы живота, сползла по верёвке. Как древняя старуха, сшевелилась с козел. Замерла на миг, ожидая прикосновения к локтю поддерживающей руки. Вот как привыкла. Дура. Знала ведь, что ни к кому привыкать нельзя.

Заметив её, мальчишки бросились было наутёк. Дробный топот босых пяток перестал слышаться слишком быстро. Отбежали и остановились. Видно, не сочли Арлетту опасной.

– Эй! – крикнула она наудачу.

– Ух ты! Она?

– Она самая, – обнадёжили любопытного неудачника.

– А ноги где? Ты говорил, всё видать, а у неё юбка, как у моей бабки.

– Ноги под юбкой, – сурово сказала Арлетта, – кто может в тот сарай на косе отвести?

– А что нам за это будет?

– Ноги покажешь?

– За так даже прыщ не вскочит!

Арлетта сунула руку в глубокий карман юбки. К счастью, там оказался мешочек с немногими мелкими монетками. Остатки после последнего похода за покупками. С ним ходили. Он ещё яблоки выбирал. И всё равно оказались кислые, недозрелые.

– Грошик дам.

Впереди примолкли. Для них и грошик был крупной суммой.

– Покажи деньги, – крикнул, наконец, самый рассудительный.

Арлетта нащупала грошик. Вытащила его, положила на ладонь для всеобщего обозрения. А зря. По ладони тут же больно ударили. Монетка звякнула, ускользая в какую-то щель между битым булыжником. Арлетта, не удержавшись, вскрикнула.

– Р-р-р-гав!

Фиделио, смекнув, что хозяйку обижают, вырвался из-под повозки, где мирно дрых под надоевший рыночный шум. Мальчишки унеслись с воплями. Подобрали монетку или нет, Арлетта не знала. И сама её искать не стала. Крикнула «стоять!», покрепче ухватив злобившегося пса за ухо. У мальчишек могли иметься вполне взрослые и мстительные отцы.

Перехватила Фиделио за шерсть на загривке, стиснула зубы и потянула его за собой знакомой дорогой, вниз, через торговую площадь, туда, где слышался шум буйной Верховы. Шла медленно, мелкими шажками, опасаясь наткнуться на кого-нибудь, ощупывая босыми ногами колючий выщербленный булыжник, то и дело влипая в неопознанную грязь и гадость большого торга. Между пальцев ноги угодило что-то длинное, твёрдое. Арлетта споткнулась, выпустила Фиделио и ощупала это. Ивовый прут. То ли корзинщики потеряли, то ли кто-то гусей гнал да бросил. С прутом дело пошло легче. Люди видели, что идёт слепая, и сами уходили с дороги, а неподвижные предметы вроде возов и прилавков удавалось обнаружить заранее. Помогал и Фиделио, привычно пристроившийся у коленки. Так добрались до деревянных перил Нового моста. Тут Арлетта остановилась. От шума реки противно кружилась голова, но она изо всех сил старалась думать. Теперь нужно вниз по течению, до пристаней, складов товаров, лодочных и канатных сараев. До той самой косы, намытой Верховой при впадении в Либаву. Осталось определить: вниз – это направо или налево. И ещё. Стоит ли переходить