Новую романтическую пару принимали с восторгом. После пятого выхода сам господин Барнум растрогался, потрепал её по щёчке, пообещал прибавку и предложил заменить Бенедикта на Вальдена насовсем.

– У нас контракт, – упёрлась Арлетта. Работать без Бенедикта она не хотела и не могла. – Прикажите, пусть кто-нибудь проводит меня в город. С ним что-то случилось. Мы с Фиделио живо его отыщем.

– Ночь уже. Будешь в темноте слоняться по трущобам? – спросил Вальден.

– А мне без разницы, что в темноте, что белым днём, – огрызнулась канатная плясунья. По стеночке выбралась из палатки. Подставила лицо влажному ночному ветру, свистнула. Сейчас же под коленку ткнулся холодный нос. – Пойдём, Фиделио.

– Не глупи, – крепко стиснул её локоть Вальден, – сейчас отведу в повозку, а завтра на рассвете, так и быть, смотаюсь в город. Здесь не столица. Десять лавок да два кабака. Никуда твой Бенедикт не денется. Наверняка где-то пьёт.

– Ладно. На рассвете с тобой поеду. Наш Фердинанд в компании хорошо ходит. Даже править не надо.

Вальден с таким раскладом был не согласен и даже попытался что-то возразить, но тут в отдалении, сквозь хлопки бившегося под ветром полотна купола, послышались конский топот, тележный скрип и ругань нескольких человек, пробиравшихся в темноте через лагерь шпильманов.

Фиделио вскинулся, захлебнулся лаем и вдруг завыл, тоненько, как глупый щенок.

– Что случилось? – встревожилась Арлетта. – Пожар?

Пожаров она по-прежнему боялась. Откуда ни возьмись снова подкрался господин Барнум.

– Идём, – сказал он.

С господином директором не спорят, и лишними вопросами его раздражать не стоит. Арлетта прикрикнула на Фиделио и подчинилась, пошла, вытянув вперёд свободную руку, чтобы не наткнуться на протянутые там и сям между повозками верёвки со стираным бельём и проветриваемыми после выступления костюмами.

Шли они к источнику шума и ругани.

– Вот, – сказал господин Барнум, остановившись, – это его дочь.

– Это? – грохнули прокуренным басом откуда-то сверху, должно быть, с коня, – так она же слепая как крот.

– Иных родственников не имеется, – мрачно ответствовал господин Барнум.

– Ну и как она его опознает?

– Опознает? – повторила Арлетта, рванулась вперёд, налетела грудью на борт телеги и, не удержав равновесия, уткнулась лицом в знакомую до последней складочки куртку. Куртка пахла Бенедиктом. А ещё кровью и тем самым духом, что висел над остзейскими дорогами после мора.

Глава 23

– Я хочу его видеть.

Осиротевшая плясунья сидела у печки в повозке господина Барнума, укутанная в толстое одеяло, и тряслась так, что зуб на зуб не попадал.

– Бедное дитя, – всхлипнула тётка Амелия, сочувственно похлопав по одеялу, – полночи твердит одно и то же.

– Я хочу его видеть.

– Глупое дитя, – флегматично заметил господин Барнум. – Прима. Гран манифик. Редкий талант. И такая дура. Старый фигляр только портил номер.

– Я хочу его видеть.

От Бенедикта её оторвали силой. Телега, на которой его привезли, была казённой, и стражники настойчиво желали получить её обратно. Бенедикта нашёл ночной дозор. Нашёл утром в переулке под самой стеной. С дырой в животе и без копейки денег. Свидетели сказали, что он всю прошлую ночь провёл за игрой в кости в «Королевской Тени». Сказали, ему везло. Сказали, ушёл довольный. Только одиночкам, тем, кто в большом выигрыше, далеко уйти не дают. Теперь он лежал где-то на земле, совсем один, накрытый рогожкой. Пока Арлетта цеплялась за него, отбивалась, боролась со стражниками, кто-то окатил её водой. Мокрый костюм с неё стащили, чтоб вычистить и высушить перед завтрашней работой, но всё равно она дрожала так, что руки не могли удержать кружку с чем-то горячим, которую всё совала ей сердобольная Амелия. Питьё расплескалось. Тяжело запахло сивухой.

– Будет работать с Вальденом, – продолжал рассуждать господин Барнум. Публика принимает прекрасно. А мы примем в семью. Что скажешь, Вальден?

– Угу.

Какую ещё семью? Семьи Астлей больше нет. Только и остались Фердинанд, Фиделио и Арлетта.

Даже смерть не может остановить представление. Особенно если это смерть шпильмана. Хоронить Бенедикта было решено через день, в воскресенье, когда всякие представления воспрещались. Субботние доходы терять никто не собирался. С утра тётка Амелия растормошила застывшую в углу Арлетту и вручила ей высушенный костюм. Вальден без церемоний подхватил на руки вместе с одеялом и отнёс в родную повозку, переодеваться и прихорашиваться. Арлетта неловко выбралась из одеяла, натянула трико, расправила юбку, старательно подвязала, переплела ленточки туфель, откинула крышку сундука и уселась перед зеркалом расчёсывать волосы. Ни к чему ей зеркало, но так полагается, так всегда делала мама Катерина. «На всё свои правила, – говорил Бенедикт, – делай по правилам, и всё будет хорошо». Бенедикт!

– Я хочу его видеть, – шепнула она и будто проснулась. – Да нет же. Это не Бенедикт. Надо только посмотреть самой, убедиться и других разуверить. Бенедикт не игрок. Не на что нам играть. Мы же на дом копим.

Торопливо, опасаясь окрика Вальдена, который мог помешать, Арлетта сунула руку в левый дальний угол сундука, в котором были припрятаны завёрнутые в тряпицу сокровища. Нитка порвалась, и стеклянные бусы посыпались на пол, разбегаясь по щелям, выскальзывая из повозки и падая на землю. Под дрожащими пальцами совсем раскрошился давно увядший букетик. Но это всё сейчас было не нужно. Вот! Она выпростала из лоскутного свёртка тряпочку с лавандовым запахом. Аромат был совсем слабым, едва пробивался сквозь миазмы зверинца и Амелиной кухни. Но ведь не в запахе дело.

Арлетта растянула тряпицу на ладонях, прижала к глазам. Попыталась, как велели, думать о хорошем. Ничего хорошего не вспоминалось. Только сырость, холод, тряские дороги и работа, работа, работа.

– Арлетта! Долго ещё? Allez!

Она вздрогнула, уронила тряпицу в сундук и выбралась наружу. Надо работать. Изображать великую любовь, прекрасную бабочку, радость и красоту.

Два представления сошли благополучно. Или три. Арлетта не помнила, сколько было выходов, и вообще не думала. Куклы думать не умеют. Только считать. Делать батманы и пируэты, книксены и воздушные поцелуи. Играла музыка, публика кричала и хлопала, но всё это где-то далеко, будто за стеной.

Снова Вальден взял её за руку на верхней площадке, обнял, сделал вид, что целует на прощание перед опасным номером, поправил плащ, развернул к канату. Арлетта раскинула руки, сделала первый шаг и пошатнулась. Перед ней легло светлое поле, рассечённое чёрной чертой. И по этой тонкой, исчезающе тонкой черте надо было идти. Над ней колыхался алый край юбки, на неё опирался белый мысок туфли. А под чертой была бездна, глубокая страшная бездна. На смертельно далёком дне копошилось, шумело нечто пёстрое, мохнатое, безумно опасное. Музыка ударила по ушам, понуждая идти вперёд. Вальден слегка подтолкнул в спину. По привычке Арлетта подчинилась, сделала шаг, наступив на скользкий, дрожащий, слишком тонкий канат, взмахнула руками, стараясь удержаться, колени дрогнули,