Похоже на то!

Однако когда он это говорил, Бесконечная бездна маячила смутной тенью на горизонте, сейчас же она оказалась прямо у него перед глазами подобно приставленному к горлу ножу.

Но даже в самом крайнем случае – мог ли он настолько уронить своё достоинство, отказавшись от собственных слов? Да ведь это просто за гранью бесстыдства!

– Ты – не обычный демон, – наконец отозвался он. – Печать, что горит на твоём лбу, – знак древнего небесного демона. Члены твоего рода повинны в бесчисленных убийствах, и их преступную натуру обуздать ещё сложнее, чем природу обычных демонов. Испокон веков, поколение за поколением, они сеют одни беды. Как бы то ни было, тебя нельзя судить по общим меркам. Я не могу дожидаться, пока ты, утратив над собой контроль, пристрастишься к убийствам, лишь чтобы убедиться в том, что изначально в тебе ошибся.

Этими словами он уничтожил последние надежды Ло Бинхэ. Глаза юноши вновь покраснели.

– …Но ты это говорил! – повторил он дрожащим голосом.

«Да мало ли что я говорил! Помнится, цветистых комментариев, в которых я призывал немедленно кастрировать Шэнь Цинцю, хватило бы на несколько стоэтажных небоскрёбов!»

…Но всё это было ни капли не смешно.

Шэнь Цинцю, который всегда славился тем, что умел мастерски адаптироваться к любой ситуации, сегодня побил собственный рекорд сетований на судьбу. Лихорадочно обновляя свои достижения, он вместо желанного успокоения ощущал лишь утомление и бессилие.

Всё, что он мог, – это непрерывно повторять про себя, словно заевшая пластинка: «Боль и страдания, которые сейчас испытывает Ло Бинхэ, необходимы, чтобы в будущем он мог возвыситься над всеми людьми. Не пережив лютый мороз, как будет цвет сливы благоухать?[114] Без трёх лет упорных тренировок в Бездне откуда возьмётся князь демонов, что сотрясёт мир? С Синьмо в руке, с целым миром у твоих ног, с бесчисленным гаремом в твоём распоряжении – тебе больше не придётся пресмыкаться ни перед кем ни единого дня…» – И всё без толку.

Ничего не помогало. Облегчение не наступало.

Внезапно Шэнь Цинцю поднял голову и сложил пальцы в печать, призывая Сюя.

Державшая меч рука едва заметно дрожала, на коже проступили жилы. Ло Бинхэ был не в силах поверить своим глазам:

– Учитель, ты в самом деле хочешь убить меня?

Шэнь Цинцю был не в силах посмотреть ему в лицо. Глядя сквозь юношу, он ответил:

– Я не хочу тебя убивать.

Ло Бинхэ не помнил, чтобы когда-либо видел столь холодное и отчуждённое выражение на лице наставника. Даже когда он впервые появился на хребте Цанцюн и не удостоился милости учителя, тот всё же не смотрел на него таким пустым взглядом, будто вовсе его не видел.

Ни малейшего следа тепла. Точно так же Шэнь Цинцю смотрел на повинных в чудовищных злодеяниях монстров, которых собирался обезглавить.

– То, что сказал тот демон, не лишено смысла. Тебе не место в мире людей. Тебе следует вернуться туда, где твои корни.

С этими словами он сделал шаг вперёд – и Ло Бинхэ отступил назад; так они продвигались, пока не оказались на краю Бесконечной бездны.

Заглянув туда, можно было увидеть беспрерывно клокочущую в её глубинах демоническую энергию, услышать стенания бесконечного множества духов, разглядеть сотни тысяч уродливых конечностей, что тянутся из разлома к миру людей в неутолимой жажде свежей человеческой крови и плоти. Глубины скрывал зловещий чёрный туман, пронизанный призрачным багровым свечением.

Указывая остриём Сюя на бездну, Шэнь Цинцю спросил:

– Отправишься туда сам или мне придётся применить силу?

На самом деле он питал эгоистичную надежду, что Ло Бинхэ и впрямь подчинится, спрыгнув в разлом без его вмешательства. Ведь если человек прыгает со скалы по собственной воле, то он по закону жанра обязательно за что-нибудь да ухватится – и таким образом Шэнь Цинцю сумеет внушить себе, что у этой сцены может быть благоприятный исход.

С этого мгновения дни и ночи у него перед глазами стояла одна и та же картина: как он собственными руками скидывает ученика в пропасть.

Однако Ло Бинхэ не собирался сдаваться.

Как может быть, чтобы все эти годы, когда они были неразлучны, завершились подобным финалом? Даже если его плоть пронзит Сюя, он не желал отказываться от последнего лучика надежды.

Шэнь Цинцю действительно не намеревался протыкать его мечом.

Правда-правда. Он лишь хотел, собравшись с духом, замахнуться им, чтобы Ло Бинхэ, машинально отклонившись, отступил и при этом свалился в разлом, – как он мог предвидеть, что ученик безмолвно встретит его удар открытой грудью?

Он мертвец. В исходной версии Шэнь Цинцю лишь столкнул ученика в пропасть, а теперь к причинам для ненависти добавился ещё и удар меча!

Однако Ло Бинхэ поймал клинок и удерживал его, едва сжимая пальцы, – приложи Шэнь Цинцю усилие, и меч беспрепятственно вошёл бы в его грудь.

Кадык Ло Бинхэ легонько задрожал, но он так и не проронил ни звука. Хоть остриё меча не могло достать до его сердца, Шэнь Цинцю казалось, что он ощущает его мучительное биение, которое, заставляя вибрировать лезвие меча, отдавалось на тыльной стороне его запястья, а затем, пройдя по руке, достигало его собственного сердца.

Шэнь Цинцю внезапно отнял меч.

От этого движения Ло Бинхэ покачнулся, но быстро восстановил равновесие. При виде того, как учитель опускает карающую длань, его потускневшие было глаза вновь загорелись отблеском надежды, словно едва мерцающая искра под толстым слоем прогоревшего пепла. Уголки губ юноши через силу приподнялись, словно он сам не был уверен, дозволено ли ему улыбнуться.

…И следующим движением Шэнь Цинцю нанёс последний удар, которому суждено было навсегда погасить этот последний луч света.

Шэнь Цинцю знал, что ему никогда не забыть выражение лица Ло Бинхэ в тот момент.

К тому времени, как наставники школ завершили зачистку монстров в пределах барьера, окружавшего ущелье Цзюэди, пространственный разлом Бесконечной бездны полностью закрылся.

Шэнь Цинцю уже обработал раны всех лежащих без сознания адептов (кроме симулянта Шан Цинхуа). Заниматься своими ранами он не счёл нужным. Его одежды были сплошь заляпаны кровью, застывшее лицо не выражало никаких эмоций – словом, вид у него был настолько жалкий, что Юэ Цинъюань тотчас подошёл к нему и, нащупав пульс, удручённо нахмурился, а затем подозвал Му Цинфана,