– Пожалуйста, Элинор…

– Не произноси мое имя! Я изрежу тебе лицо. Чтобы рожать, лицо не нужно. А если ты врешь, я тебя убью. Я вырежу тебе глаза!

Ее собственные глазенки были такими маленькими. Меня достало быть губкой. Мне хотелось прибить эту девушку за то, что она несет такую чушь.

– Где здесь ближайший супермаркет? – спросила меня Элинор, словно прохожего на улице.

Один раз с Бескрайним Небом случился большой переполох. Мы никогда не пользовались презервативами. Он всегда вынимал. Хорошо умел это делать. Есть мужчины, которые не понимают, когда приближается оргазм, и этим мужчинам следовало бы запретить трахаться. Но Бескрайнее Небо был осторожным и сознательным. В тот единственный раз Биг-Скай был готов кончить в то же время, что и я. И я не хотела, чтобы он вынул и испоганил мне оргазм. Я была сверху – и вжала колени в его бока, впечаталась в его пах всем своим весом. Я чувствовала, как Бескрайнее Небо дергается, пытаясь меня сбросить, но не открывала глаз и пригвоздила себя к месту. Как в тот раз, когда я в Нэшвилле скакала на механическом быке. Просто сосредоточилась и стала едина со штукой подо мной. Наконец я обмякла, и Биг-Скай спихнул меня. «Какого хрена, – спросил он, – ты что, спятила?»

И я подумала: правда, что ли, спятила? Не-ет, решила я, не спятила. Более того, я уверена, что это был единственный раз, когда, занимаясь любовью, я действительно сделала то, чего – сама хотела.

За следующие недели Бескрайнее Небо весь исстрадался. Я видела, что воскресенья давались ему труднее всего. Наверное, они с женой и сыном возвращались с прогулки по Центральному парку, славно ужинали на том впечатляющем каменном патио, и, уложив ребенка спать, жена возвращалась в их спальню с книгой, которую «читают все», а Биг-Скай тащился вниз, пил «Боддингтонс». Около одиннадцати присылал мне сообщение – один только вопросительный знак.

Как-то раз я дождалась следующего утра и ответила одной буквой «Н». А потом, осознав, что Бескрайнее Небо может подумать, будто я имела в виду отрицательный результат, набрала еще одно сообщение вдогонку, по-русски: «Нет».

Однажды у нас был разговор в обеденный перерыв в ресторане «Салумерия Росси». Я взяла себе прошутто и моцареллу буфала и, чтобы подразнить Биг-Ская, заказала еще порцию соленых огурцов. Он сказал: «Слушай, если да… Если ты – да… Я обо всем позабочусь, естественно».

Чтобы я уж точно не поняла неправильно, добавил: «Я имею в виду, финансово, о процедуре. И поеду с тобой, конечно. Если это нужно».

Я кивнула. Я обожала этот ресторан, шелковистые ломтики прошутто и пухлые кругляши моцареллы, но у меня пропал аппетит. Мне подумалось: если я сейчас съем соленый огурец, то тут же им и блевану. Вот тогда-то Бескрайнее Небо на самом деле обгадится со страху.

Мои месячные наконец пришли в воскресенье, и даже после этого я не говорила ему об этом до самой среды. Если любишь женатого мужчину, то, по правде говоря, ненавидишь женатого мужчину, и приходится искать утешения там, где дают.

Супермаркетом, который я выбрала, был «Ральфс» на Пасифик-Пэлисейдс. Мне он нравился потому, что там легко парковаться.

В машине Элинор все время держала пистолет направленным мне в лицо. Девушка сказала, что ей плевать, пусть ее посадят в тюрьму, она застрелит меня где угодно. Я в это не поверила. Пистолет скорее всего, не был заряжен. А может, и был. Дело не в том, что я хотела умереть. А в том, что я знала, что выживу.

Я припарковала свой «Додж» рядом с чьим-то мотоциклом. Идя к супермаркету, Элинор вжимала ствол в мою спину. Когда мы вошли внутрь, убрала его в карман. Потащилась вслед за мной к ряду товаров для женского здоровья. Там стояли девчонка-подросток и женщина за сорок. Девчонка изучала противогрибковый крем «Монистат», женщина читала инструкцию на обороте коробки с лубрикантом. Я сняла с полки тест EPT, потому что это был бренд, который я покупала всегда.

В туалете с отдельной кабинкой я поняла: есть небольшой шанс, что я умру. Я ничего не могла с этим поделать. Я сказала Элинор: «Все услышат». А она ответила: «Мне нечего терять».

Я задрала белое платье своей матери и помочилась на кремовую полоску. Я всегда фанатично старалась очень долго пи́сать на тест. Но на сей раз я сделала это быстро. Потом стряхнула его и пристроила на край грязной раковины. В прошлом я оставила бы полоску в туалете надолго. Нет ничего более устрашающего, чем прийти слишком рано.

Я не думала о возможности, что тест окажется положительным. Я, естественно, не трахалась с Бескрайним Небом в тот вечер, когда Вик покончил с собой. Я не спала с Виком уже сто лет как – а больше я ни с кем не спала.

Вплоть до случившегося в Марфе. Которое я не считала сексом. Ибо дело в том, что это можно было назвать изнасилованием. Это было изнасилованием наполовину, а то и на три четверти. Как сказала Элис, есть изнасилования, ради которых мы моемся в душе, надеваем свои самые красивые туфли. У того мужика, Джона Форда, было одно из самых уродливых лиц, какие я только видела в жизни. Крупные буроватые зубы, масляные серые глазки, полное отсутствие губ. Возле отеля была вывеска: «Мы открыты тогда, когда открыты». Я сидела в лобби, ела севиче со слишком толсто нарезанным халапеньо и пила «кровавую Мэри». Кубики тунца на моей тарелке были темными, теплыми и волокнистыми. Джон Форд сел рядом со мной и попросил бартендера сделать ему «кузнечика». Даже на расстоянии дыхание мужчины отдавало металлом.

В лобби зазвучала песня, которая мне нравилась, и Джон Форд улыбнулся, глядя на то, как я подстраиваю движения под ее ритм. Потом, когда мы были в его номере, он поставил ту же песню. Вел себя так, словно мне следовало восхититься. На мой взгляд, это было смешно.

Я дважды пыталась уйти. Даже не знаю, как мужчина уговорил меня остаться в первый раз – вероятно, сработала мысль, что это будет бесплатный ночлег, – но во второй раз он сцапал меня за руку. Не то чтобы прям больно. В первое мгновение я могла освободиться. Джон Форд повернул меня лицом от себя и приподнял только подол моего платья. Сдвинул трусы в сторону и отвел мою правую ногу от левой. Он делал