Я прочищаю горло, ожидая ее реакции, но ее профиль ничего не показывает.

Отчаяние обволакивает мои легкие. И тут меня осеняет, что я прощаюсь с ней в последний раз, и примирения не будет. Не будет прощения. Не будет ничего, что могло бы облегчить тяжелый груз на моих плечах, грозящий подкосить колени.

Мужчины, которые знают, что скоро умрут, часто молятся о покое, но я знаю, что нет такой молитвы, которая дала бы мне утешение. Только эта женщина может.

Она кладет свои изящные руки на спинку дивана и смотрит в сторону окон от пола до потолка. — Когда мы выходили из лифта, других дверей не было. Неужели на этом этаже больше никого нет?

— Пентхаус занимает весь этаж.

На ее губах заиграла горькая улыбка. — Неудивительно, что ты думал, что здесь я буду в безопасности. Ты сажаешь меня в позолоченную клетку.

Зная, что наше время вместе сократилось до нескольких минут, я не хочу тратить ни минуты на споры. Мой взгляд скользит по ней, впитывая каждую деталь, запоминая ее. — Тебе нужно к врачу. Я попрошу кого-нибудь приехать.

— Завтра.

— Блейк…

— Пожалуйста. Я устала. Я просто хочу немного отдохнуть.

Она выглядит грубой, но я знаю, что ее травмы не представляют непосредственной опасности. В любом случае, отдых — это лучшее, что может быть для нее сейчас.

— Хорошо. Завтра.

Когда я возвращаюсь через несколько минут в черных брюках и белой рубашке на пуговицах, она все еще стоит у дивана.

— Когда ты вернешься? — спрашивает она.

— Не знаю. Я… может, вообще не вернусь.

Она смотрит на меня, ее взгляд прожигает меня на мгновение, прежде чем огонь гаснет, и остаются лишь осколки льда. — А что будет, если ты не вернешься?

На поверхности моего сердца появляется трещина. — Кто-нибудь заглянет к тебе и все устроит. Тебе больше никогда не придется беспокоиться о деньгах.

— Как только я получу ключ от этой двери, я уйду.

Снова треск.

— Нет, не уйдешь. Ты лучше знаешь. Помни, что даже если я умру, за тобой всегда будет кто-то следить.

Ее челюсть сжимается. — Я ненавижу тебя. Надеюсь, я никогда больше не увижу тебя, Неро.

Трещины расползаются, ломаются, рассыпаются.

Может ли смерть быть еще хуже, чем эта? Сомневаюсь.

Я отворачиваюсь от нее и кладу руку на дверную ручку. — Я знаю.

ГЛАВА 3

НЕРО

Час спустя я подъезжаю к особняку Рафа в Вестчестере. Охранник, мужчина по имени Хаммер, бледнеет, когда я опускаю окно.

— Неро! Мы думали, что ты…

— Мертв? — предлагаю я.

Он сглатывает.

— Меня не так-то просто убить. — Я машу рукой на ворота. — Хочешь впустить меня?

— Прошу прощения, но сначала я должен посоветоваться с доном.

— Делай то, что тебе нужно.

Хаммер проводит рукой по рубашке и исчезает в будке охраны. Меньше чем через минуту он выходит обратно. — Продолжай. Хорошо, что ты вернулся.

Я одариваю его невеселой улыбкой. Я не уверен, что Раф не убьет меня на месте.

Его инструкции для меня были просты — держись отсюда подальше. Я собираюсь взорвать все рабочие отношения, которые они с Ферраро установили после моего ухода.

Возможно, мне следовало бы волноваться, но вместо этого я просто оцепенел. Как будто я оставил свою волю к жизни в пентхаусе, в этих завораживающих голубых глазах.

Ну что ж, мне не придется долго продолжать в том же духе. Все, что мне нужно сделать, — это убедиться, что Раф выслушал меня и пообещал позаботиться о Блейк, прежде чем нажать на курок.

Я паркую машину у парадной двери и прохожу внутрь обширного особняка, где я не раз ужинал и проводил много поздних ночей. До того как Раф женился на Клео, мы ужинали вместе не реже двух раз в неделю. Его виртуозный повар, Лука, готовил нам лучший на континенте оссо-буко. Телячьи голени медленно тушились в соусе, подавались поверх ризотто с шафраном и сопровождались идеальной бутылкой вина.

Мы проболтали всю ночь, начав с рабочих разговоров и перейдя на более личные темы. Когда Раф был еще помолвлен с Джеммой, сестрой Клео, я использовал эти вечера, чтобы подкалывать его за то, что у него есть привычка заглядываться не на ту сестру. Он выгонял меня, когда я его достаточно раздражал.

В фойе я приостанавливаюсь, и на губах появляется ностальгическая улыбка. Не думал, что когда-нибудь снова окажусь в этих стенах.

На мгновение я замираю и впитываю все это. Здесь ничего не изменилось. Ни круглый стол с вазой свежих цветов. Ни картины эпохи Возрождения на стенах. Даже маленькая зона ожидания, где я часто сидел и ждал появления Рафа.

До моего слуха доносится звук приближающихся шагов.

Я узнаю и их.

К тому времени, как появляется мой бывший босс, моя улыбка уже убрана.

Раф выглядит так же, как и всегда. Блестящие черные волосы, чисто выбритое лицо и рубашка, сшитая на заказ, которая скрывает большинство его татуировок. Думаю, у него не было причин меняться. Прошло всего шесть месяцев, и для большинства людей это ничто, но я за это короткое время успел побывать в чистилище, раю и аду.

Выражение его лица нейтрально, но глаза слегка расширяются, когда он рассматривает меня. — Неро.

Я широко развожу руки в стороны, а затем опускаю их по бокам. — Сюрприз.

На его губах мелькает подобие улыбки.

Раф редко улыбается. При виде этого маленького движения я сжимаю кулаки, борясь с внезапным приступом эмоций. Внутри меня все переворачивается.

Он испортил мне жизнь, но я все равно скучаю по этому чертову ублюдку.

Видимо, он разделяет эти чувства, потому что делает нечто совершенно неожиданное. Он пересекает комнату и заключает меня в крепкие объятия.

У меня вырывается придушенный смех, когда я несколько раз шлепаю его по спине.

— Боже мой, Клео и впрямь постаралась над тобой. Посмотри на себя, ты выражаешь все эти эмоции.

Он ерошит мои волосы, как делал это, когда мы подростками бегали вместе по Нью-Йорку, делая все возможное, чтобы доказать отцу свою значимость. Это так знакомо и в то же время так нехарактерно для взрослого Рафа, что у меня от эмоций сжимается горло.

Он отстраняется, и на мгновение в его голубых глазах вспыхивает несомненная симпатия. Они светлее, чем у Блейк, но все равно напоминают мне о ней.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он.

Я пожимаю плечами. — Все пошло кувырком.

— Пойдем, присядем.

Он ведет меня в гостиную и подходит к барной стойке. Там дюжина бутылок, но он