Я наблюдаю, как она отворачивается от меня, и от нее волнами исходят боль и гнев. Она сворачивается калачиком на кровати, прижимая колени к груди, словно пытаясь защититься от новой боли.

Мое тело холодеет. Нет ничего хуже этого — бросить того, кто тебе дорог, до такой степени, что он больше не хочет видеть тебя в своей жизни.

Я сжимаю кулаки, борясь с болью в груди. Я не могу исправить прошлое, но я должен попытаться сделать все правильно, если не для себя, то для нее.

Я поднимаюсь на ноги, хватаю одну из подушек с кровати и тащу кресло к входной двери. Сегодня я буду спать, прижавшись к ней спиной, потому что я все еще не уверен, что она не попытается убежать. Я подожду, пока она не заснёт, а потом быстро приму душ. Я в нем отчаянно нуждаюсь.

Через несколько минут она натягивает одеяло до подбородка и выключает свет.

Темнота никогда не пугала меня, но сегодня все по-другому. Сегодня она давит на меня до тех пор, пока мои легкие не начинают напрягаться, чтобы дышать.

— Мне жаль. Мне так жаль, — шепчу я в тихий воздух.

Если Блейк слышит меня, она не произносит ни слова.

* * *

Через два дня мы въезжаем в штат Нью-Йорк.

Стены Блейк возведены, и они непробиваемы. Раньше я мог читать ее, но теперь я понятия не имею, о чем она думает. За все время, пока мы ехали, она не произнесла ни слова.

Она прерывает молчание, когда мы подъезжаем к Манхэттену. — Куда ты меня везешь?

Когда я смотрю на нее, в моей груди разливается облегчение. — Ты снова со мной разговариваешь?

— Просто ответь на вопрос.

Она отворачивается к окну и смотрит на небоскребы, возвышающиеся над нами.

Мои руки лежат на руле. Понимает ли она, что это может быть последний час, проведенный нами друг с другом? У меня такое чувство, что она не поверила мне, когда я сказал, что Ферраро, скорее всего, убьют меня.

Может, она думает, что я лгу, а может, у меня есть какой-то другой план, который не закончится моей смертью.

Нет.

Единственный план, который у меня есть, — это уберечь ее.

Это все, что я должен делать.

Беречь ее.

Эта фраза повторяется в моей голове как мантра. Всякий раз, когда я чувствую, что сбиваюсь, теряю концентрацию, я возвращаюсь к ней.

— Мы едем в мой старый дом.

Я делаю ставку на то, что Раф еще не прикоснулся к пентхаусу. Он записан на мое имя и является моим бенефициаром в случае смерти.

И все же я сомневаюсь, что решение вопроса о том, что делать с моим пентхаусом, было в списке его приоритетов. Прошло всего шесть месяцев с тех пор, как я уехал.

Если я ошибаюсь, мне придется отвезти Блейк в отель, но пентхаус более надежен — он непроницаем для тех, чьи биометрические данные не были запрограммированы в системе безопасности.

Ферраро не смогут попасть внутрь, если только не решат взорвать мою входную дверь.

Единственная сложность в том, что консьерж внизу позвонит Рафу, как только мы войдем в лифт.

Но это не страшно. Я задержусь всего на минуту, чтобы высадить Блейк, прежде чем отправлюсь к нему.

Явлюсь на службу.

Когда мы с Блейк входим в главный вход, мы застаем консьержа Алека в середине разговора с другим жильцом. — Да, мистер Бенуа. Я принесу вам посылку, как только она будет доставлена.

Пожилой мужчина кивает и шаркает к лифту, осторожно передвигаясь с помощью белой трости, а Алек обращает внимание на нас.

Его глаза чуть ли не выпучиваются. — Мистер Де Лука! Вы…

Он разминает руки, не зная, как закончить фразу.

— Эй, Алек. Я знаю. Я объясню позже.

Его глаза переходят на Блейк. Он на мгновение задумывается, прежде чем спросить. — С вами все в порядке, мисс?

Мне не нужно смотреть на нее, чтобы понять, что он видит. Ее лицо — сплошное пятно коричневых и фиолетовых пятен. Она не жаловалась на боль, но я знаю, что ей больно. Как она не может смотреть на меня, так и я едва могу смотреть на нее. Как только я поговорю с Рафом, я попрошу его прислать Дока. Она — ходячее, дышащее напоминание о том, как чертовски плохо я справился.

Но я не подведу ее снова. Я сделаю все, чтобы Раф согласился защитить ее от Железных Хищников и от Ферраро, если до этого дойдет.

Блейк поднимается на ноги. — Я в порядке, спасибо.

Я смотрю на нее сверху вниз. Я наполовину ожидал, что она скажет Алеку, что я держу ее в заложниках, но, возможно, она наконец поняла, что попытка сбежать ни к чему хорошему не приведет.

Моя рука крепко сжимает ее руку. — Алек, проводи нас наверх.

Он бледнеет, когда замечает движение. — Конечно, сэр.

Он выглядит неловко, но ему лучше знать, чем спорить со мной. Я догадываюсь, к каким выводам он пришел в своей голове. Мне не нравится, что он, вероятно, думает, что это я обидел Блейк, но я также не могу его винить.

В конце концов, это я виноват во всем этом гребаном бардаке.

— И да Алек? — Его взгляд перескакивает с Блейк обратно на мое лицо. — Давай пока оставим это между нами. Я просто завезу ее, а потом поеду прямо к дону Мессеро.

Я достаю из кармана пиджака пять чистых стодолларовых купюр.

Он с беспокойством берет их. — Я могу дать вам тридцать минут, сэр. После этого у меня будут проблемы.

— Понял.

В лифте Блейк прижимается в углу, пока мы едем до последнего этажа.

Она ждет, пока я выйду первым, ее шаги почти бесшумны, пока она идет за мной по фойе, ведущему к моей входной двери.

Я прижимаю кончики пальцев к датчику и жду, пока система безопасности отключится.

Когда входная дверь распахивается, Блейк задерживает дыхание.

Я прохожу через круглое фойе и веду ее в гостиную.

Ее взгляд путешествует по диванам итальянского производства, мраморному журнальному столику, который я купил у легендарного мастера из Флоренции, стене встроенных книжных полок, которые я так и не успел заполнить, и, наконец, по кухне с открытой планировкой в задней части.

Нервы затрепетали у меня на затылке. Нравится ли ей это? Я хочу, чтобы ей понравилось. Я хочу, чтобы ей понравилось хоть что-то в Неро Де Лука, даже если это что-то