трепетал в моем черепе. Если я не смогу разобраться в этом вопросе, я знал, что сойду с ума. Это было странно до невозможности. Поэтому я сидел в поезде, который вез меня через мили, пройденные совсем недавно, и размышлял. На меня снизошел рассвет восторга. Пройдет не так много времени, и весь этот ужас исчезнет вдвойне. Я должен буду поехать в гостиницу и снова получить ту страшную, сокрушительную телеграмму о болезни Изабель. Затем я должен был заняться делами, которые вызвали меня в Вашингтон, но после этого я должен был вернуться к своей жене, чтобы найти ее сильной и здоровой, чтобы снова прожить счастливые годы нашей супружеской жизни, чтобы увидеть, как она молодеет с каждым днем, а я молодею вместе с ней. Какая разница, что мелкие неурядицы повторялись – их было так мало, а радость тех лет так бесконечно велика. И именно это, мистер Робертсон, и произошло.

Он продолжил после паузы, во время которой, казалось, погрузился в счастливую задумчивость.

– За неделю я несколько привык делать заново то, что делал раньше, только в обратном порядке, это казалось почти само собой разумеющимся, и, в конце концов, меня это мало волновало, поскольку я знал, что скоро найду Изабель, чтобы встретить ее прощальным поцелуем, тем же самым, которым она пожелала мне счастливого пути в роковом путешествии. Я с трудом сдерживал нетерпение, когда, наконец, подъехал к дому, и когда увидел, что она стоит на крыльце, как и в прошлый раз, здоровая и сильная, одетая в красивую серую одежду, которая так шла к ее светлому цвету лица и волосам цвета меди, я мог бы заплакать от радости. Она встретила меня, как я и ожидал, прощанием, но мое сердце пело от восторга, когда мы вместе вошли в дом. Я положил свой чехол от костюма, и мы вместе пообедали, начав с десерта и закончив нежным омлетом, который она приготовила сама, в честь моей необычной свободы обедать с ней. Мы вернулись к нашим старым разговорам. Я хотел сказать ей о своем восторге от ее близости, о своей благодарности за необыкновенный поворот природы, который вернул ее мне, но не мог, я был в плену прошлого. Я мог только сказать то, что сказал, сделать то, что сделал.

– Обед закончился, вернее, если говорить правильно, еще не начался, я попрощался с ней в сердце, но поприветствовал ее в речи и отправился вниз, на беговую дорожку своей офисной работы. Моя недавняя утрата сделала меня таким нежным к ее присутствию, таким жаждущим видеть ее, что моя душа стремилась раскрыться в любящих словах и поступках; я жаждал сделать и сказать тысячу ласковых вещей, но я мог делать только то, что уже делал. Я начал понимать, как я позволил нашим отношениям стать обыденными, и ненавидел себя за это. Я видел тысячи способов сделать ее счастливее или избавить от боли, но не мог воспользоваться своим новым пониманием того, что люблю ее. Ах, нужен такой опыт, как мой, чтобы человек понял, что он упустил и кем он мог бы быть. Но даже если я не мог сказать ей то, что так страстно желал показать сам, в моем сердце ни один ее жест не остался незамеченным, ни один звук ее голоса не остался нелюбимым. Она восхищала меня целиком и полностью, и ласки, которые я дарил ей с кажущейся бесцеремонностью, и слова, казавшиеся просто привычными выражениями, на самом деле были отдушиной моей тоски по ней. Мы были очень счастливы. В течение многих лет мы постоянно были вместе, и никогда еще жена не ценила меня так сильно. Потом меня охватил сильный страх. Помню, он возник внезапно, в самый разгар небольшого праздника, который мы устроили в честь первого года нашей супружеской жизни – нашей первой годовщины. Я понял, что скоро, в радости нашего медового месяца, я должен предвидеть нашу разлуку – свадьба состоится, потом мы будем помолвлены, потом просто знакомы, а после этого опустошение – я не встречу ее и никогда больше не увижу.

– Я прожила тот год, наш второй медовый месяц и последний в нашей совместной жизни, разрываясь между радостью от вернувшегося счастья и ужасным осознанием грядущей утраты. Наступил день свадьбы, и я мог бы закричать в своих мучениях, но я не мог озвучить свою боль. У меня не было слез, только улыбки и смех, которые нужно было пережить, хотя сердце мое разрывалось. Представьте себе это, если сможете, господа. Был ли когда-нибудь в мире человек, которому выпало такое испытание? Затем наступил период нашей помолвки, когда я знал, что мы медленно и верно отдаляемся друг от друга, и счастье и страдание этого времени было, возможно, самым тяжелым из всего, что я мог вынести, даже хуже, чем фактическое медленное расставание, хотя после моего заявления, когда наши отношения стали формальными и отстраненными, это разбило мне сердце, видеть, как она, которую я так долго любил, относится ко мне как к простому знакомому; и с этим пришло страшное знание, что нет никакой надежды на будущее, никакой возможности нашей встречи, по крайней мере, на этой земле. Наконец, настал тот знаменательный день, когда я впервые встретился с ней. Я увидел ее, как видел тогда, столько лет назад, освещающую своим присутствием тот обычный бальный зал, сияющее видение, всю в золоте и розах, ее высокую, изящную фигуру, облаченную в мягкую, воздушную драпировку. Я увидел ее всем сердцем и душой, со всеми нахлынувшими воспоминаниями моей дважды прожитой жизни, ибо я помнил, что вижу ее в первый и знал, что вижу в последний раз. Она исчезла, и я остался один. В течение некоторого времени после этого, хотя я и пережил свои веселые, счастливые холостяцкие дни, я внутренне был настроен на самоубийство, даже во время моих поездок на Восток. Я не мог смириться с потерей этой девушки, которую, согласно повернутому времени, я никогда не встречал. Но молодость прекрасна, а ее восстанавливающие силы велики, и я, как видите, неуклонно молодею. Затем, также, другие влюбленности пришли и ушли, или, скорее, ушли и пришли, и, несмотря на самого себя, я в состоянии созерцать свое двойное прошлое с живостью второй молодости. И все же все это очень странно, и в последнее время в мою жизнь вторгаются необъяснимые промежутки времени, как, например, сегодня вечером. Вы, джентльмены, не являетесь частью моего юношеского прошлого, и все же вы, кажется, интерполированы в мое в остальном согласованное задним