Шрифт:
Закладка:
Я воспользовался тем, что Ольга вышла к Марине в прихожую, где та начала стаскивать с себя грязные кроссовки, и шепотом спросил Ганина:
– Жюльет Бинош?
Ганин, который всегда понимает меня с полу-, а то и с четверть слова, разочарованно-укоризненно цокнул языком, мотнул головой из стороны в сторону и прошипел в ответ:
– Ирен Жакоб!
– Надо же! А как на Жюльет Бинош похожа! – делано разочаровался я в его же духе.
Девушки вернулись в комнату и сели по разные стороны дивана.
– Вы Марина Усольцева, да?
– Да. А вы… Оля мне уже сказала, кто вы. Вы из полиции. Минамото-сан, правильно? А вы… Как вас, извините?
– Ганин.
– А вы учитель, да?
– Да, преподаватель русского языка в полицейской школе в Саппоро.
– А с Минамото-саном вы как переводчик работаете?
– Как переводчик денег в основном.
Ну не может мой друг Ганин оставаться долго серьезным, даже если мне надо допросить красивую девушку! Не может он потерпеть со своими хохмами!
– Простите, что?
– Деньги помогаю Минамото-сану переводить. Тратить то есть. В ресторанах, например, в «сушечных». У вас тут в Немуро замечательные суши! Мы с господином майором вчера по ним очень даже!..
По глубокомысленному взгляду Марины было понятно, что суши ее в данный момент волнуют меньше всего и что шутки шутить с Ганиным она не собирается.
Я же после ее похождений грязными задами-огородами просто обязан быть серьезным.
– Марина, вчера вы получили указание не покидать свой дом без уведомления полиции, и тем не менее мы приезжаем к вам и дома вас не застаем. Как это понимать?
– Извините, но мне в город надо было по личному делу. Вы бы меня не отпустили.
Тут о своем присутствии напомнила чистюля Оля:
– Как там, кстати, с Жекой утряслось?
– Нет, пока не утряслось, – тряхнула копной густых темных волос Марина.
Жека! Ага! Так вот кто парень у этой красотки кабаре! Ничего себе связи у нашей Марины! Что она в нем нашла?
– Простите, Марина, прежде чем я задам вам вопросы, касающиеся смерти капитана Грабова…
Договорить мне не дали. Копна волос была заведена изящными смуглыми руками с тонкими серебряными браслетами на запястьях за очаровательные ушки с одной серебряной серьгой в левом и по крайней мере с пятью – в правом, густо-карие, почти японского цвета глаза подернулись прозрачным льдом, и не привыкший к пререканиям голос уведомил меня:
– Я о смерти Алексея Владимировича вам ничего говорить не буду.
– Позвольте узнать, почему это?
– Вчера ночью меня допрашивали ваши коллеги. Больше трех часов допрашивали. И я им все рассказала. Добавить мне к этому больше нечего. Кроме того, что имеется у вас в протоколе, я ничего не скажу. Все равно толку не было и не будет.
К превращению эффектной девушки в патологическую стерву я готов не был. Чтобы дать себе отдышаться от превратностей судьбы, я собрался с покинувшими было меня мужскими силами и задал вопрос в сторону:
– А Жека этот ваш – это гражданин Елизаров Евгений Евгеньевич из Корсакова, да?
Патологическая стерва слегка растопила лед в глазах и чуть приподняла левую бровь, обозначив тем самым определенную заинтригованность.
– Вы его знаете? Откуда?
– Имел честь вчера допрашивать.
– Так вы что, ради него сюда приехали?
– Как это ни парадоксально теперь, в сложившейся ситуации – да, я приехал сюда из-за вашего Жеки.
– Но он же не виноват. Его в последнюю минуту в экипаж засунули. Так глупо получилось!
– Марина, я в курсе событий с вашим Жекой, поэтому давайте на время эту тему оставим.
Мне было жаль уводить разговор от этого странного мезальянса писаной красавицы и гнилозубого недоноска, но на часах была уже половина двенадцатого.
– Я вам сказала: все, что касается смерти Алексея Владимировича, – вопрос закрытый.
– Почему?
– Потому что я все вчера вашим рассказала. И все остальные рассказали. А он не арестован до сих пор.
– Кто не арестован?
– А вы не знаете, можно подумать!
– Вы об Игнатьеве?
– А о ком же еще?
– У полиции пока нет оснований его арестовывать. Вы, значит, уверены, что это его рук дело?
– А чьих же? Они же рядом сидели!
– Ну это еще надо проверить, – опять прикинулся я не помню чем.
– Да все же видели!..
– Слова к делу не всегда пришьешь.
– А фотографии?
– Какие фотографии? – сымитировал я несказанное удивление и покосился на вдруг заерзавшую Ольгу.
– Ольга же снимала все на свой фотоаппарат. Надо фотографии посмотреть.
– А где они сейчас, эти фотографии?
– В фотоателье, где же еще? Вы же нас из дома не выпускаете.
– Бросьте, Марина! Вы только что из города вернулись! И вчера, по нашим данным, в город выбирались.
Марина молниеносно метнула вновь заледеневший взгляд на поникшую Ольгу.
– Я по своим делам ходила.
– С Жекой разбирались?
– Да.
– И сегодня где были? В полиции? Пустили вас к нему?
– Он не в полиции, он в иммиграции. Вы это не хуже меня знаете. А встречаться с ним запрещают.
– Марина, а какие у вас отношения с Виталием Борисовичем?
– С Игнатьевым?
– Да, с Игнатьевым.
– Никаких отношений.
– Вы знаете, у меня другая информация.
– Какая?
– Есть показания свидетелей, что вы как будто бы неравнодушны к нему, оказываете его персоне чересчур много откровенно женского внимания.
– Чушь! Конечно, он иногда появляется у нас в ресторане, мы общаемся, я его обслуживаю как официантка. Но то, что я ему при этом не хамлю, а улыбаюсь, еще не значит, что он мне нравится.
– Вы с ним наедине когда-нибудь встречались? В нерабочее время и в нерабочей обстановке?
Марина сделала паузу, после которой ответа на мой вопрос не требовалось, но я все-таки решил его дождаться.
– Встречалась, – через полминуты отчеканила она металлическим голосом.
– И характер ваших встреч был…
– Исключительно деловым.
– И о каком таком деле вы с Игнатьевым беседовали?
– Мой отец попросил меня уладить некоторые вопросы по рыбе. Он…
– Я в курсе, кто ваш отец, Марина.
– Вот и все.
– И как? Уладили?
– Нет. С Игнатьевым не договоришься. Все москвичи такие!
Я искоса посмотрел на встрепенувшегося Ганина и специально для него поинтересовался:
– Какие «такие»?
– Высокомерные и тупые. Думают, что, если им повезло
