отменял. И здесь он снова проявил изобретательность. 21 июня спецгруппа, некоторые ее участники говорили на немецком языке, проникла в дом на Алкала-де-Энарес и «освободила» Нина. Последующие его поиски, которые вели СИМ и полиция, ни к чему не привели. Им удалось выяснить только то, что арестованных освободили немцы, что дало лишний повод для новых обвинений руководства ПОУМ в сотрудничестве с фашистской разведкой, рискнувшей пойти на проведение спецоперации ради «спасения своего ценного агента».

Впоследствии, во время допросов в ФБР и на слушаниях в сенатской комиссии, Орлов категорически отрицал свою причастность к операции (кодовое название «Николай». — Примеч. авт.), связанной с похищением и ликвидацией Нина. Его позиция понятна, ведь «мокрые дела» в такой «сверх демократической» стране, как США, не прощаются даже самым высокопоставленным перебежчикам. Поэтому ФБР не стало «раскручивать» столь скользкую тему, а бывший советский предатель-резидент, конечно, предпочел дальше не распространяться, так как это грозило его свободе. И тогда вместо Орлова «заговорили» бесстрастные секретные документы, хранившиеся в досье на Орлова-Шведа, также в материалах операции «Николай». Они недвусмысленно раскрывали не только его организаторскую роль в похищении Нина, а и прямо указывали на непосредственное участие в убийстве.

24 июня 1937 года в очередном отчете в Центр Орлов-Швед сообщил:

«…Об участниках дела «Николай». Основные участники — это 1) Л. и 2) А. Ф., И.М. был самым косвенным пособником. Когда он приносил кушать в адресное помещение и ему открывали ворота, наши люди прошли во двор…

Полтавский должен был вам сообщить из Парижа о выезде к вам последнего участника операции — «Юзика»…

Его рукой был написан основной известный вам шифрованный документ. Он служил мне переводчиком по тому делу, был со мной в машине у самого помещения, из которого вывозили объект…

Его значком полицейского мы избавлялись от слишком внимательного осмотра машины со стороны дорожных патрулей, когда мы вывозили груз».

Что это был за «груз» и какая его постигла судьба, можно понять по одному, но весьма красноречивому документу, приобщенному к первому тому досье Орлова-Шведа на странице 164. На нем имеется следующая запись, выполненная карандашом:

«Н. из Алкала-де-Энарес в направлении Перане-де-Тхунья, на полпути, в ста метрах от дороги, в поле. Присутствовали: «Бем», «Швед», «Юзик», два испанца. Водитель «Пьера» «Виктор» (Царев О., Костелло Д. Утраченные иллюзии. С. 330–331).

Нин являлся далеко не единственной жертвой Орлова и его подчиненных. Война, в том числе тайная, не обходится без потерь. Их противники действовали не менее жестоко и безжалостно. Поэтому если отрешиться от вполне уместных здесь эмоций, а рассматривать разведку как инструмент в руках политиков, позволяющий конспиративными способами обеспечить защиту национальных интересов, то основная доля ответственности за неоправданные жертвы ложится именно на них.

Ликвидируя Нина и отдавая приказы на уничтожение других политических противников, Орлов вряд ли испытывал муки совести. Выросший и воспитанный в системе, которая с пеленок вбивала в головы беспрекословную преданность только ему, «великому, непогрешимому товарищу Сталину», требовала от сотрудника органов госбезопасности беспрекословного выполнения приказа и девальвировала в его глазах ценность человеческой жизни.

После того как руками республиканской полиции и СИМ с политической арены была убрана ПОУМ, Швед основные усилия резидентуры сосредоточил на борьбе со шпионажем, организации диверсионно-повстанческой деятельности в тылу войск генерала Франко и вербовках перспективной агентуры. На первых порах им удалось добиться определенных успехов, но к концу 1937 года разведка и контрразведка фалангистов при прямой помощи многочисленных советников из спецслужб Германии и Италии, пользуясь разбродом и прямым предательством в рядах республиканцев, восстановила паритет. Теперь тайная война шла с переменным успехом.

Летом 1937 года диверсионной группе фалангистов удалось проникнуть в порт Картахены и подорвать линейный корабль республиканского флота «Хаиме 1». Еще более масштабная диверсия была проведена 10 января 1938 года на центральном артиллерийском складе, оборудованном в Мадридском метро. Чудовищный взрыв унес жизни 173 человек и полностью разрушил станцию.

К середине 1938 года несмотря на то, что положение на фронтах и в самой столице, где все более дерзко действовала «пятая колонна», продолжало ухудшаться, позиции самого Шведа казались непоколебимыми. Однако в его душе нарастала неясная тревога. В далекую Испанию просачивалась тревожная информация об исчезновении одного за другим резидентов, отозванных в Москву якобы для консультаций, назначения на новую должность или получения награды. Среди них оказались и те, с кем он не один год работал и дружил, а это был дурной знак. Еще один все более «тревожный звонок» прозвучал в конце 1937 года, когда коса репрессий задела и родственника Шведа В Киеве арестовали его зятя — А. Канцельсона, занимавшего далеко не последнюю должность в наркомате внутренних дел Украины.

Последний «тревожный звонок», как посчитал Швед прозвучал 9 июля 1938 года. В тот день на его личное имя из Центра поступила шифрованная телеграмма № 1743. Она предписывала ему незамедлительно выехать в Париж, там встретиться с советским генконсулом Бинюковым, а затем вместе с ним 14 июля прибыть в порт Антверпен и найти пароход «Свирь». Следуя распоряжению, содержащемуся в телеграмме, Швед должен был подняться на борт судна и принять участие в совещании «с одним неназванным человеком, которого вы знаете». Этим человеком был не кто иной, как С. Шпигельглаз, известный «охотник на предателей».

Все вместе взятое возбудило в Шведе с еще большей силой прежние страхи о готовящейся его ликвидации.

Память услужливо подсказывала ему и другие настораживающие факты, которые складывались в пугающую цепочку. Ранее, в августе 1937 года, Центр неожиданно проявил трогательную заботу о его безопасности. В очередной шифровке начальник ИНО А. Слуцкий известил о выделении ему охраны из двенадцати человек. В связи с чем, как позже писал в своей книге Швед-Орлов, «мне сразу же подумалось, что эти телохранители, возможно, получили приказ ликвидировать меня».

Но, пожалуй, больше всего его насторожил неожиданный приезд в Мадрид в октябре 1937 года самого Шпигельглаза. Свое появление тот объяснил необходимостью подготовки условий для вывода агента Фермера (Скоблина) из Франции после завершения операции, связанной с похищением генерала Миллера. Возможно, Швед и не придал бы этому большого значения, если бы не одно обстоятельство. По своим каналам ему стало известно о конспиративной встрече Шпигельглаза с агентом НКВД Болодиным, руководившим «летучей группой ликвидаторов». Тот, как то положено, не доложил своему начальнику-резиденту, о чем с ним говорил Шпигельглаз. Швед расценил это как непосредственную угрозу для себя и решил действовать на опережение. Первым делом, чтобы обезопасить жену и дочь от ликвидаторов, он тайно вывез их во Францию и поселил на известной только ему вилле.

Шифрованная телеграмма № 1743 Центра стала