в число друзей звезды не так-то просто. А меня она уважала и любила по-матерински. Это чего-нибудь да стоит.

– А как вы относились к её дочери? – поинтересовался Петрушевский.

– К Нине? – Карташов поднял светлые брови. – Естественно, тоже хорошо. Она была мне как сестра.

– А почему вы говорите о ней в прошедшем времени? – спросил Анатолий. – Откуда вы узнали о смерти Ельцовой? Об этом не писали в газетах.

Ему удалось привести Александра в замешательство. На щеках заиграли желваки, глаза беспокойно забегали, и он усилием воли взял себя в руки.

– Наш музыкальный мир такой же тесный, как и ваш, милицейский, – сказал он с некоторой дрожью в голосе. – Я уж и не помню, кто рассказал мне о смерти Ниночки. Бедная девочка, она так и не стала счастливой в этой жизни.

– Которой вы её лишили, – следователь пошёл вабанк. – Нам известно больше, чем вы думаете, Карташов. Вам лучше сотрудничать со следствием, – как вы знаете, чистосердечное признание смягчает наказание.

Музыкант развёл руками:

– Но мне, ей-богу, нечего сказать, – он попытался улыбнуться. – Кроме того, что я рад с вами сотрудничать. Я убил Ниночку? Да более идиотского обвинения мне слышать не приходилось. Я был предан её матери до конца, а после смерти Нонны Борисовны постоянно звонил Нине и, когда мог, проведывал её. Ельцова радовалась моим посещениям, как ребёнок, ведь у бедняжки практически никого не осталось, – он поморщился, и его лицо приняло злое выражение, так не сочетавшееся с мягкими чертами. – Только не упоминайте сестру Ельцовой. Соня помешалась на своём сожителе, всегда обиравшем её и издевавшемся над ней. Она так и не стала Нине другом.

Петрушевский отметил про себя, что если Карташов играл, то играл отлично. Станиславский наверняка бы ему поверил.

– Вы знали о драгоценностях Поляковой? – задал следователь сакральный вопрос. Александр не повёл и бровью.

– Разумеется. Трудно найти человека, который был вхож к ней и не знал о бриллиантах. Нонна Борисовна любила ими щегольнуть. Спросите об этом любого.

– Спросим, обязательно спросим, – пробормотал Петрушевский, с ужасом сознавая, что Карташову нечего предъявить. Оставалась одна надежда – на Большакова, который уже оклемался после операции и согласился на очную ставку. Но узнает ли он Карташова? Что ни говори, а встретились они при обстоятельствах, полностью благоприятствовавших Александру. Анатолий посмотрел на часы. Василия уже везли в управление. Карташов перехватил его взгляд.

– Вы кого-то ждёте? Неужели есть свидетели того, чего я не делал? Учтите, у меня много знакомых, и я буду жаловаться.

– Это ваше право, – кивнул следователь. – Сейчас сюда приведут человека, Василия Большакова, которому вы продали за бесценок драгоценности Поляковой, кроме потерянной серёжки и перстня. Надеюсь, он вас узнает.

Голубые безмятежные глаза задержанного расширились.

– Что за бред вы несёте? – его красивые руки дрожали. – Я ведать не ведаю ни о каком Большакове, никогда в глаза его не видел. И заканчивайте ваши милицейские штучки, иначе в управление придут люди, встреча с которыми вам не понравится, – он развалился на стуле. – Скажите, вы цените свою работу? Не хотите её лишиться? Тогда немедленно отпускайте меня, – он вздрогнул от раздавшегося стука. Сарчук, красный от жары, с растрёпанным чубом, вводил в кабинет похудевшего и постаревшего Большакова. Лицо скупщика краденого обрело землистый цвет. Вчерашний франт еле передвигал ноги.

– Садитесь, – предложил ему Петрушевский. Василий указал на графин:

– Можно?

– Разумеется, – Анатолий плеснул в чашку немного воды, и скупщик краденого с жадностью выпил. – Видите ли, мы пригласили вас на опознание. Скажите, вам знаком этот человек?

Взгляд Большакова схлестнулся со взглядом Карташова. Первый не выдержал и отвел глаза:

– Нет, я никогда его не видел.

– Мы полагаем, что именно он продавал вам драгоценности Поляковой, облачённый в длинное чёрное пальто и шляпу, – подсказал Петрушевский. Василий дрогнул:

– Может быть. Но я уже говорил, что не смог бы узнать того человека. Дело было ночью, я не рассмотрел его лица…

– Однако вы слышали его голос и заметили пачку «Спортлото», – буркнул Сарчук. Карташов хлопнул кулаком по столу.

– Ах вот в чём дело! – расхохотался он. – Значит, всему виною моё увлечение, о котором всем известно. И, конечно, если преступник держал в руках пачку билетов «Спортлото», то это, несомненно, был я. Наверное, я один в Москве – да что там в Москве – во всем СССР – играю в «Спортлото». Верно? – он снова уставился на Большакова. – Что, товарищ, вам знаком мой голос? Я сомневаюсь, что вы его узнали, ибо меня там не было. Даже не хочу знать, когда состоялась наша встреча с этим – он кивнул на Большакова, красного и растерянного, – потому что, повторяю ещё раз, меня там не было. А что касается моего голоса… Нонна Борисовна считала меня талантливым исполнителем русских романсов и часто договаривалась на радио, чтобы мне разрешили выступить. Я уверен, мой голос запомнило полстраны. И если этот тип опознает его, это ничего не значит.

Петрушевский видел, что заявление подозреваемого окончательно добило скупщика. Не вызывало сомнений, что Карташова он не узнает. И дело было даже не в странной встрече, происходившей ночью, а в том, что перед Василием сидел не обычный барыга, с какими он привык иметь дело, а интеллигентный мужчина, получивший доступ к элите, знавший таких людей, имена и фамилии которых произносили с придыханием, считали чуть ли не небожителями.

– Итак, Василий Григорьевич, узнаёте ли вы в гражданине Карташове человека, который продавал вам драгоценности в парке? – спросил следователь. Большаков нервно теребил ноготь большого пальца.

– Было темно… Я уже говорил, что за одеждой…

– Хорошо, – перебил его Петрушевский, – узнаёте ли вы гражданина Карташова по голосу?

Скупщик немного подумал и покачал головой:

– Пожалуй, нет.

– Пожалуй или нет? – строго поинтересовался Анатолий.

– Нет, – выдохнул Василий и даже порозовел. С его плеч, казалось, свалился неимоверный груз. Следователь нажал кнопку.

– Уведите задержанного Большакова, – сказал он конвойному и взглянул на Александра. Тот сиял, как свежевычищенный самовар.

– Ну почему вы мне не верили, товарищ начальник? – усмехнулся он и привстал. – Мне можно идти?

Следователь потёр нос. Несмотря на то что против Карташова у него ничего не было, он чуял нутром: перед ним сидел настоящий преступник. Но единственное, что он мог сделать по закону – задержать его на сорок восемь часов до выяснения обстоятельств.

– Нет, вы побудете у нас, – веско сказал он, и Александр побледнел.

– На каком основании? На основании лишь вашего подозрения?

– Я имею право задержать вас, и я вас задерживаю, – Анатолий проявлял непреклонность. Карташов пожал плечами:

– Если вы такой упрямый, разрешите мне хотя бы сделать один звонок. Насколько мне