И придут комсомольцы,

И пьяного грузчика свяжут,

И нагрянут в чулан,

Где ты дремлешь, свернувшись в калач,

И оденут тебя,

И возьмут твои вещи,

И скажут:

— Дорогая!

Пойдем…

Аркадий зажмурил глаза и что было силы сжал рот.

Мы дадим тебе куклу.

Не плачь!

— Я не плачу, — с трудом разжимая губы, выдавил Аркадий. — Я не плачу. Я не плачу!

Плечи у него затряслись.

Соня молча стояла посредине комнаты, слушала, как давится слезами Аркадий, и по губам ее пробегала, то вспыхивая, то угасая, улыбка. В ней было и женское сознание своей силы, и добрая влюбленность девочки, и упоение жизнью, и ревнивая недоверчивость, и какая-то загадка, которая говорила, что так полна, сложна, не исчерпана и на десятую долю ее душа.

— Ладно, — сказал Аркадий. — Ладно. Я пошел. У меня дело.

Соня не остановила его. Она только попросила:

— Ты приходи… пожалуйста.

Пряча лицо, Аркадий вышел на балкон, махнул рукой ей и прыгнул вниз.

Она облокотилась о перила, молчаливо, покорно провожала его всепонимающим взглядом.

Он не обернулся — ни разу, как и тогда, в начале лета, но теперь-то Соня знала, что творится у него в душе!..

БОГАТЫЙ УЛОВ

Раза два или три в неделю Аркадий вставал до рассвета, брал удочки, банку с червями, припасенную с вечера, и шел на рыбалку. Он облюбовал одно укромное местечко на Старице, обжил его, по возможности храня от постороннего глаза. С трех сторон оно было окружено лозняком: полукольцо живой изгороди, а за ним — клок зеленой, почти не знавшей человеческих ног лужайки. Хорошо, с азартом, в иные дни самозабвенно клевали здесь окуни! Они шли на крючки с наживкой, как пираты на абордаж, мгновенно, по-разбойничьи топя поплавки. Небольшие, ну, с ладонь, может, чуть длиннее, они были так прожорливы, что даже хватали с налету пустые крючки. Однажды, рассказывал Аркадий, он в самом начале ловли случайно уронил в воду банку с червями, и все-таки не ушел с пустым ведерком: окуньки брали на мух, на козявок, и вообще «на сухую снасть». Рыбакам виднее, может ли быть такое…

Окуньки, выуживаемые Аркадием, — впрочем, в Старице водились не только окуньки, — этот красноперый и хищный подводный народец; обитал в зеленых глубинах заводей, в тине и осоке, и другой мелкий нечиновный рыбий люд, — так эти самые окуньки составляли чуть ли не основную часть меню семьи Юковых. Одного улова хватало на отличную уху — с лучком, перчиком и картошечкой, подчас на две ушицы, оставалось еще и на жаркое; правда, многовато костей, но желудок Аркадия переваривал и не такие вещи. Желудок у него был луженый; всякая мелкая игла и разные осколки перетирались в нем так же исправно, как перетирается мельничными жерновами ржаное зерно. Уха, рыбье жаркое, свежий ароматный черный хлеб, густо посыпанный солью, — ну чем не райские блюда! Аркадий летом чувствовал себя прекрасно: еда росла под ногами, летала в воздухе, плескалась в воде.

В ночь с субботы на воскресенье, после разговора с Соней, Аркадий спал плохо; он уснул поздно и проснулся не вовремя: уже отгорала, теряя густо-алые краски, холодная заря конца лета. Не умывшись и даже не схватив куска хлеба, Аркадий выскочил из дому и рысцой пустился по знакомой дороге за город. На одном плече лежали у него рыболовные снасти, на другом висела потертая кожаная сумка; кроме банки с червями да запасных крючков, в сумке ничего не было. Аркадий был без фуражки, босиком, в стареньком пиджаке.

На Старице Аркадий появился на час позже обычного. К этому времени окончательно рассвело. Над водой плыл длинными, почти прозрачными полосами слабый туман. Лучшие минуты клева были потеряны безвозвратно. Однако оставался еще хороший часик после восхода солнца…

Аркадий бежал по зеленому бережку Старицы, подгоняемый нетерпением и ледяным холодком, пощипывающим ноги. Вот и островок лозняка, лазейка в кустах…

В ушах вдруг раздался знакомый, сразу же заставивший Аркадия остановиться звук: булькнуло в воде тяжелое, должно быть, свинцовое грузило. Любимое местечко Юкова, этот укромный уголок, обжитый Аркадием, был занят незнакомым рыболовом. Захватчик, пожилой седеющий мужчина с зачесом-ежиком, по-хозяйски расположившись на зеленом пятачке, курил папиросу и тихонько мурлыкал какой-то мотивчик.

Аркадий чуть не застонал с отчаяния. Вот оно, опоздание!.. Вот что значит долго спать, лежебока проклятый!

Оставалось одно: пристроиться левее лознячка, на открытом месте — уж-жасная участь!

Вполголоса бранясь, Аркадий разматывал удочки, с раздражением и тоской глядел на тихую, зеркальной чистоты заводь Старицы, заливаемую желтым солнцем.

— И что это за привычка — занимать чужие места! — бормотал Аркадий. — Человек облюбовал, устроил гнездо, а тут приходят разные… — Дальше не очень красивое слово. — Рассаживаются, будто они хозяева… — Опять не очень красивое слово.

Полетели в воду грузила. Мотивчик в кустах смолк.

— Да еще песни поет! — сердито промолвил Аркадий, пристраиваясь на мокром бережку.

Справа зашелестел лозняк.

— Сосед чем-то недоволен? — раздался сзади шутливый голос.

— Так себе, ничего, — буркнул в ответ Аркадий.

— Здравствуйте, сосед!

— Привет!.. — Аркадий потрогал одно из удилищ, независимо сплюнул в воду.

— Я, кажется, занял чужое место, — с прежней добродушной шутливостью в голосе продолжал рыбак-захватчик. — Не знал, не знал, что речные угодья в нашем районе являются частной собственностью, как уделы в древней Руси. Но где же межа, где же столб с фамилией собственника?

— При чем здесь столб? — пожал плечами Аркадии. — Просто-напросто у рыбаков есть один закон…

— Неписаный, понимаю. Я дилетант в смысле рыбной ловли и поэтому некоторых законов не знаю. Но этот, так называемый «один», я понял. Вы мне этак культурненько намекнули. — Захватчик рассмеялся. — Ну, занимай свое место, молодой человек, а я перекочую подальше. Хотя, прямо скажу, прекрасное место, не хочется и уступать! Но вижу, вижу настоящего рыбака и пасую. Давай, перебирайся!

Эта покладистость Аркадию понравилась. Он обернулся. Захватчик глядел на него с добродушной ухмылкой. Очень заразительная и симпатичная это была ухмылка! Аркадий тоже усмехнулся.

— Да ничего, — сказал он, — ловите. В другой раз, ежели что… так вообще… А сейчас ловите… — Он схватил удилище. — Есть один!

— Окуни меня знают, — снимая с крючка рыбину, продолжал Аркадий. — Они сейчас все здесь будут. У вас тоже клюет! Клюет, бегите!

— Бегу, бегу!

«Хороший дядька!» — подумал Аркадий.

— Представляешь, сосед, я уже пятнадцатого сома… или как его, окуня, кажется, ловлю, — сообщил из кустов захватчик. — И все как на подбор, братья-близнецы — и только!

— Они у меня здесь