Шрифт:
Закладка:
Женя понимала, что в пылком, впечатлительном сердце ее теплится какое-то чувство, то вспыхивая, то замирая. Иногда ей казалось, что это чувство — самая настоящая большая любовь. Но ведь двух человек любить нельзя. А у Жени выходило, что она любит и Сашу и Костика сразу. В таком случае, любовь ли это?..
Женя растерялась и прошептала:
— Мамочка… я не знаю. Они мне нравятся… оба.
— Ой, дурочка! — с ужасом сказала мать.
— Это странно, да? Да, — не дожидаясь ответа матери, прошептала Женя, — странно! Но что же я сделаю с собой? Уж такая я уродилась!..
Она увидела в зеркале отображение своего в этот миг задумчивого, лукавого, встревоженного лица и чуть не расхохоталась.
Нет, она не чувствовала ничего странного в том, что ей нравятся двое. Она не хотела знать никаких законов. Правила? Какое ей дело до правил!
— Но один тебе нравится больше? — настоятельно спрашивала мать. — Кто? Костик?
— Он?
Женя помедлила.
«Неужели мама хочет услышать от меня это имя — Костик? Она его, по-моему, не очень-то радушно встречает».
— А кто тебе больше нравится? — решила схитрить Женя. — Саша или…
Мать поспешно перебила ее:
— Саша лучше!
Это было сказано с нажимом, строго, почти требовательно.
— Но почему же? — капризно надула губы Женя.
Если бы мать назвала Костика, Женя почти так же спросила бы и надула губы.
— Человека сразу видно, дочка.
— Ну и хорошо, — согласилась Женя.
Зажмурив глаза, она снова положила голову на материнское плечо и зашептала:
— Он, правда, хороший парень… Да? Потом, мамочка, уговоримся: вы не будете больше следить за мной, а будете верить мне.
— Ой, лиска, как подлизалась! — прижав дочь к груди, воскликнула Мария Ивановна.
НЕПРИЯТНЫЙ УХАЖЕР
Как всегда, 30 августа учащиеся Ленинской школы приходили в свои классы. Это был день первой переклички, разговоров, праздничного смеха и затаенных взглядов: а какая ты стала за эти три быстротечных месяца?..
30 августа — расчудеснейший день!
Но для Жени Румянцевой он начался неудачно.
У нее была одна тайна, которую она скрывала даже от верных друзей. Это была не очень страшная тайна. Но все-таки неприятная.
Женю преследовал Фима Кисиль.
Это было уж-ж-жасно!
Кисиль прохаживался по тротуару. Взад-вперед, взад-вперед, как заведенная машина. В своей шляпе. В ботинках с галошами. А на груди — галстук?.. Скорее всего — шарф. Конечно, шарф! Ну что за стиль такой!.. Впрочем, с сумасшедшего спрос мал. Он может и кастрюлю надеть…
Кисиль увидел Женю и поклонился, сверкая улыбкой. Наконец-то он дождался появления своей юной Дульцинеи[32]!
Женя неохотно кивнула, самолюбиво закусила губу и молча пошла по улице.
«Почему он ходит за мной? — с раздражением думала она. — Из чувства благодарности? Но ведь это уж слишком!..»
Как-то Женя пристыдила знакомых мальчишек, крикливой стайкой налетевших на Фиму, и с тех пор Кисиль неутомимо преследовал девушку. При каждой встрече он улыбался ей, как близкой знакомой, и плелся за ней, вынуждая на разговор. Идти с ним было так неудобно! Но сказать прямо, что она не считает нужным знаться с ним, Женя из деликатности все не решалась.
В конце концов он стал приходить к крыльцу. Если бы он был нормальным человеком, Женя показала бы ему, где раки зимуют!..
Теперь, как и обычно, он догнал ее и услужливо спросил:
— Вы спешите?
— Да, я спешу, — с вызовом проговорила Женя.
— Можно пройти через площадь… Мне кажется, будет ближе… Пойдемте через площадь?
— Нет, Фима, я предпочитаю здесь… И вообще…
Надо же, надо же сказать ему!
Она остановилась и посмотрела на него, как на преступника. Губы у нее дрожали.
— И вообще, — повторила она громче, в упор глядя на незадачливого ухажера, — я бы хотела идти одна.
Кисиль молчал. Он стоял, склонив голову. Серое обрюзгшее лицо его выражало печаль.
— Я прошу вас, не подкарауливайте больше меня! — вынесла свой приговор Женя.
— Послушайте, Женя…
— Я же сказала вам, Фима!
— Разрешите пару слов?
— Ну?
— Если верить пифагорийцам[33], то в мире через определенный промежуток времени все занимает прежнее место. Все приходит обратно с последовательностью времен года: вещи и явления, люди и события…
— Какое же отношение к нашему разговору имеют пифагорийцы?
— Может, вам рассказать о пифагорийцах?
— Не надо.
— Пару слов. Вам ясно будет, если я скажу, что несколько лет тому назад, — у меня ведь было счастливое время, я уверяю вас, — я имел счастье знать женщину, которая очень походила на вас. Это было хорошее время для меня. Время, которое, может, не вернется, а может, наступит снова… Вы же человек, женщина, послушайте человеческую душу, которая страдает…
— Ой, зачем все это! — решительно крикнула Женя и пошла еще быстрее.
— Женя, умоляю вас!..
Но все, что могла сказать Женя, она уже сказала. Кисилю оставалось одно: уйти. Он же упрямо следовал за девушкой.
Как ненавидела его сейчас Женя!
Что же ей оставалось делать?
РЫЦАРЬ АРКАДИЙ ЮКОВ
— Аркадий, Аркадий!..
— Женька! Что с тобой?.. На тебе лица нет!
— Ты понимаешь, ты понимаешь!..
— Да что?
— Ты сзади никого не видишь?
— Никого.
— А я вижу, я вижу!..
— Ни одного живого человека, даю голову на отсечение. Только Фима Кисиль.
— Так я и знала. Я спиной чувствовала!
— У тебя температура, да?
— Ты понимаешь, он меня преследует! Он меня уже давно преследует!
— Кто? Фима?
— Да.
— Врешь?
— Честное слово!
— Ты его обидела?
— Что ты! Он, наверное, в меня… Ты даешь слово, что никому не расскажешь?
— Убей меня небесный гром на этом самом месте! Честное комсомольское!
— Он, наверное, в меня влюблен, вот что!
— Ну да-а-а?!
Аркадий, сраженный наповал этим известием, сел на землю и захохотал.
Они встретились неподалеку от школы, у входа в липовую аллею.
Аркадий хохотал.
У Жени гневно дрогнули брови.
— Аркадий! — воскликнула она. — Если ты просмеешься еще хоть одну секунду, я тебя возненавижу! Этот человек отравляет мне жизнь. Я боюсь теперь ходить по улицам. Он совсем не похож на сумасшедшего, когда говорит со мной, я его боюсь! Он рассказывает мне о какой-то женщине, о пифагорийцах!..
Аркадий понял, что Женя не шутит и дело серьезное. Он вскочил и сказал:
— Вот я ему морду набью!
— Морду не надо, ты скажи ему что-нибудь. Пожалуйста, Аркадий, что-нибудь такое…
— Горяченькое?
— Чтобы он отвязался. Кстати, кто такие пифагорийцы.
— Народность какая-нибудь, — сказал Аркадий.
— Да нет, это из истории. — Женя оглянулась и простонала: — Стоит, сто-ит!
— Сейчас он ляжет, гром-труба! — пообещал Аркадий и двинулся на сближение с Фимой.
Почувствовав намерения Аркадия, Кисиль
