Но вдруг она свернула и, вместо того чтобы пройти мимо нас, зашла в ресторан с другой стороны, видимо, с черного хода.

– Ну вот, что теперь делать? В ресторан идти к ней? – недовольно сказал он.

– Нет, давайте подождем до трех, заодно получше подготовимся, ну, чтоб все правильно сделать, – сказал я, не отрывая глаз от того места, где она только что исчезла.

– Да, точно, – сказал Леусь. – У нас есть время, еще девять часов. Точно успеем.

Мы побродили по Москве. Ходили и снова играли в песни. Было понятно, что эта ночь станет самой важной, что в ней будет какая-то тайна. Эти часы казались и бесконечно долгими и бесконечно быстрыми. Мы смеялись так же, как тогда у пруда. Мы были счастливы. Это была совершенно другая реальность, полностью противоположная той, больничной. Даже показалось, что той реальности и не было никогда, а все эти блекнущие лампочки мне приснились в кошмарном сне, подобном тому, что снился, когда нас забрали в милицию.

Игнат пел наши любимые песни. Леусь смеялся и нес обычные смешные речи. Иногда я присматривался к нему и никак не мог понять, тот ли это самый Леусь, что выдает порой такие мудрые и сложные мысли. У него внутри было два каких-то говорильщика: один умный, а другой ну не глупый, конечно, но очень смешной. И как эти говорильщики сменяли друг друга, было совсем непонятно.

– Мне кажется, в этот вечер все как бы по-другому, – вдруг сказал Леусь. – Даже в самом воздухе какая-то тайна. А может, сегодня многие пришли к своей любви спустя годы поиска. Вы только представьте, это же Москва, тут ведь свершается каждую секунду не поймешь чего. Вот и сейчас, может, какой-нибудь парень познакомился с девушкой в ночном клубе и они едут к ней домой. Он такой стеснительный, а она красивая, как Оксана твоя, такая необыкновенная. И он боится на нее посмотреть. И жизнь его меняется. Кто его знает, что сейчас происходит…

– В Москве, наверное, каждый вечер такие истории происходят, – сказал я.

– Да, наверное, но все равно какой-то воздух, ты вдохни только, – Леусь остановился и стал глубоко вдыхать. – Будто проваливаешься куда-то, просто кричишь «а-а-а-а-а…», да гляньте на людей, они ведь тоже надышаться не могут.

Мы с Игнатом посмотрели по сторонам, но ничего особого не заметили. Видимо, это тоже была одна из чудесных странностей Леуся, без которой он не был бы собой.

К часу ночи мы вернулись к ресторану. Леусь принялся устанавливать тумбочку и вдруг дернулся.

– Я понял, нам цветы нужны, у нас же цветы были тогда, – он посмотрел на нас со своим горящим взглядом.

– Где же мы сейчас цветы найдем? – грустно спросил я.

– Где угодно, нарвем, что-нибудь придумаем. Надо цветы, иначе все.

Мы с Игнатом побежали по окрестным дворам. В одном из них увидели клумбу и сорвали несколько цветов.

– Ну, вот и другое дело! – захохотал Леусь, – Игнат пусть снова держит цветы. Ты возьмешь яблоки, когда она выйдет, подойдешь к ней и угостишь. Понял?

– Да, понял.

– А теперь у нас еще больше часа, все это время будем молиться, – он снова поправил тумбочку.

И мы стали молиться. Я молился так сильно, как только мог. Леусь был очень смешной, он несколько раз напоминал Богу, что мы сожгли те наркотики. Игнат тоже молился и иногда начинал плакать, держа в руках цветы. Это были такие необычные моменты. Я очень надеялся, что Бог все слышит, закрывал глаза и снова молился, повторял за Леусем, брал Игната за руку и снова молился.

Она вышла и пошла там же, немного не в нашу сторону. Я подбежал к ней.

– Оксана, – крикнул я.

Она остановилась и посмотрела на меня. Я не мог ничего больше сказать, руки дрожали, я чуть не выронил из рук сетку с яблоками.

– Ты кто? Что тебе нужно?

– Я Андрей, ты меня не помнишь? Я тебя яблоками угощал в школе. И сейчас принес. Хочешь? – я смотрел на нее и уже не понимал, где нахожусь. Перед глазами пролетала вся моя жизнь, все радости и страдания. Я был тогда в том школьном коридоре, был под одеялом во время мерцающей лампочки…

– Не подходи ко мне, – крикнула она резко. – Ты бомжара какой-то, я охрану сейчас позову.

Она отскочила от меня и быстро пошагала в сторону улицы. Я ничего не понял, что же произошло. Я стоял на том месте и протягивал сетку с яблоками. А ее уже рядом не было.

– Мы все слышали, Андрей, – Леусь обнял меня за плечо. – Пойдем отсюда, пойдем, нам не надо больше здесь находиться.

Я повернулся, все еще не понимая, что произошло, и медленно пошагал в сторону Игната. Тот стоял и в оцепенении смотрел, как Леусь меня ведет. И вдруг он бросился к тумбочке и начал ее вертеть.

– Пойдем, Игнат, не надо. Оставь ее здесь. Не надо, – сказал ему Леусь.

Но Игнат не останавливался. Было видно, что он плачет. Он ее пытался повернуть, как только мог, он бил ее ногами…

– Игнат, не надо, – крикнул на него Леусь.

И вдруг я взглянул в ту сторону, куда она пошла. Она стояла там, вдалеке, и смотрела на нас. Она не уходила, она стояла и смотрела.

– Глядите, – сказал я им. – Она смотрит на нас.

Мы все оцепенели. А она стала медленно подходить к нам. И через несколько мгновений она была рядом с нами.

– Андрей? Самойленко? Слушай, я не узнала тебя. Ты так похудел… – Она мне улыбалась. – А это кто?

– Это Леусь, он священник потомственный, – сказал я, показав на него.

– Священник? Надо же, как необычно, – она смотрела на нас троих с такой открытой улыбкой, будто мы были близкими людьми для нее.

– А это Игнат, – сказал я, а потом добавил: – Он ангел.

– Тоже потомственный, – она рассмеялась.

– Наверное… А ты яблоки будешь?

– Спасибо. Буду. Ты не поверишь, Андрей, я видела тебя во сне недавно. Мы встретились в лесу и пошли собирать яблоки, – она продолжала смеяться.

Леусь и Игнат стояли в таком же оцепенении. Это была необычная ночь, ночь свершений и истинной любви. Любви, благодаря которой мир останется жить и не сможет умереть никогда, потому что это невозможно; и все те, за мостом, за желтой стеной, все они тоже спасутся, если полюбят…