Шрифт:
Закладка:
«Мальчишеством, в сущности, и был проникнут этот для многих серьезный и грозный журнал, — продолжал Садовской. — Мы беззаботно резвились на его страницах. Строгость Брюсова тоже была напускной: мальчик, изображающий редактора. Но мы его боялись и чтили». «Он не держался „редактором“, — утверждал Белый, — не штамповал, не приказывал, — лишь добивался советом того или этого: он оберегал со-бойцов, чтобы в личной, порой упорной беседе добиться от нас — того, этого: мягкими просьбами»{14}.
Брюсов определял стратегию и тактику «Весов» и ведал разделением труда. Главными теоретиками стали Белый и Иванов, получившие полную свободу. Порой Валерий Яковлевич спорил с ними, демонстрируя открытость журнала для добросовестной полемики: пример — его статья «В защиту от одной похвалы» (1905. № 5), возражавшая на статью Белого «Апокалипсис в русской поэзии» (1905. № 4), и новый ответ Белого «В защиту от одного нарекания» (1905. № 6). В этих статьях Брюсов и Белый обращались друг к другу по имени и на «ты», чего никогда не делали в жизни. Сам Валерий Яковлевич как теоретик выступал редко, но метко, открыв два первых года издания статьями «Ключи тайн» (1904. № 1){15} и «Священная жертва» (1905. № 1), которые воспринимались как программа журнала: в них отстаивалась идея свободы творчества от ограничений нетворческого характера, будь то политических (против «общественников») или религиозных (против «идеалистов»). Бальмонт присылал в основном эссе: редактор не стеснял «брата Константина», зная привлекательность его имени для читателей. Однако не менее, чем теоретики, журналу были нужны рецензенты и обозреватели.
Лучшим рецензентом «Весов» был сам Брюсов, хотя, конечно, не все его отзывы были одинаково высокого уровня. Кроме книг русских и французских поэтов и критиков, он разбирал сочинения Кардека и дю Преля о спиритизме, «Историю японской литературы» В. Астона, «Морской сибирский путь на Дальний Восток» Л. Брейтфуса и «Латынь и проблема международного языка» Ш. Андре. Особо надо отметить его выступления по вопросам поэтического перевода. Нечасто, но качественно писал Иванов. Белый выступал активно, но нерегулярно, загораясь интересом к той или иной проблематике. Работой ученых-филологов Брюсов остался недоволен: «Надо выбрать одно: или интересные рецензии, или рецензии о интересных книгах. Я окончательно решил выбрать первое и раскаиваюсь, что давал в „Весах“ место разным пустословиям В. Саводника (В. С.), В. Каллаша (В. К.) и других ради только того, что о таких-то изданиях надо было иметь отзыв. Рецензия сама по себе должна представлять ценность и интерес — только тогда ей место в „Весах“»{16}. Он не поместил хвалебный — и малопонятный для непосвященных — отзыв Блока о «Urbi et orbi», объяснив это соображениями тактики: «и так „Русь“ все попрекает нас, что мы друг друга славим»{17}.
Продуктивным оказалось привлечение в журнал начинающих литераторов, которым редактор заказывал рецензии и подсказывал желаемые по соображениям тактики оценки. Первое время главным объектом атак были реалисты-«знаньевцы», которых «Весы» третировали за «бездарность» и «бескультурье» (идея привлечь в журнал Леонида Андреева была сразу же похоронена). «Принимая в расчет, что „Сборники Знания“ расходятся в громадном количестве экземпляров, — писал Брюсов в рецензии на четвертую и пятую книги этого издания (1905. № 4), — надо признать, что они развращают и принижают литературный вкус читателей. Все любящие русскую литературу и русскую речь должны бы бороться с влиянием этих Сборников». Садовской вспоминал: «Брюсов взял со стола брошюру Боцяновского о Вересаеве. „Вы, вероятно, не особенно любите Вересаева. Боцяновский же пишет прямо идиотские вещи. Так вы их…“ Я с восторгом подхватил мысль Брюсова. […] Перспектива „пробрать“ Боцяновского показалась мне заманчивой»{18}. Рецензия в печати не появилась (не хватило места в майской книжке 1904 года, потом пропала злободневность), но ее автор вскоре превратился в боевого полемиста, прозванного «цепной собакой» «Весов».
Валерий Яковлевич привлек в журнал молодого Корнея Чуковского, не смущаясь его репутацией «одесского репортера»: «Брюсов выволок меня из газетной трясины, затягивавшей меня с каждым днем все сильнее, приобщил меня к большой литературе и руководил мною в первые годы работы. При этом он ни разу не становился в позу учителя. Вся сила и прелесть его педагогики заключалась именно в том, что эта педагогика была незаметна»{19}. Их первая встреча произошла в Петербурге в середине января 1906 года, в редакции журнала «Сигналы», который редактировал Чуковский. В письме к жене он описал «черного высокого господина. Стыдливого такого. Очень простого и все будто задумавшегося. — „Я, Корней Иваныч, к вам“. — Я думаю, что это какой-нибудь художник, прошу его подождать, а сам выхожу в другую комнату. […] Александр Ад[ольфович] мне говорит: отчего же вы Брюсова оставляете одного? — Какого Брюсова? — „А в той комнате“. Бегу, оказывается, что это настоящий Валерий Брюсов. Пришел просить моего постоянного сотрудничества в „Весах“. Сразу заговорил о литературе, о Свинберне, о Россетти, о Уитмане. […] Я просто в него влюбился. Знаю, что он не так хорош, что простота у него деланная, — но все же мне приятно сохранять такой оазис — среди пошлых и скучных встреч последнего времени»{20}.
Нескольких перспективных авторов Брюсов упустил: не проявил интереса к предложениям Блока, у которого сам просил рецензий; не настоял на участии в «Весах» и «Скорпионе» Алексея Ремизова, творчество которого не нравилось Полякову. Ремизов привлек его внимание как человек из крайнего революционного лагеря и посланник от вологодских ссыльных, дебютировавших или собиравшихся дебютировать в литературе (Николай Бердяев, Павел Щеголев, Борис Савинков, Иван Каляев). Правда, впечатление от первой встречи 1 ноября 1902 года в Москве оказалось не лучшим: «Немного растерянный маньяк, если не сыщик» {21}. В результате Блок и Ремизов стали постоянными авторами «Нового пути» и изданий Соколова. Всего по разу выступили в «Весах» Георгий Чулков и Владислав Ходасевич.
Гордостью «Весов» стали международные связи, каких тогда не было ни у одного русского журнала. Их установление потребовало больших усилий: несмотря на славу Толстого и Достоевского, Россия воспринималась Европой как культурная периферия, к тому же не участвовавшая в конвенциях об авторских
