Шрифт:
Закладка:
Сбитый с толку Больц поискал глазами, куда сесть, но в комнате было всего лишь два кресла напротив друг друга.
Одно из них уже занимал инквизитор, рядом с ним на приставном столике громоздилась груда бумаг. Падавший из окна свет хорошо освещал письмо, которое держал в руках обитатель уютного глубокого кожаного кресла.
А вот занявший другое кресло собеседник оказывался весь на свету и яркое утреннее солнышко из окна било прямо в глаза.
Больц скованно присел на самый краешек.
— Благодарю Вас, мессир, — сдержанно поблагодарил он. — Со мной не приключилось ничего, что нельзя было бы исправить добрым сном и добрым обедом…
— О, лейтенант, сразу видно воспитание! — откликнулся инквизитор. — Сразу после вашего отбытия я имел беседу с Вашим батюшкой на этом самом месте. И сейчас будто снова слышу его…
— Мессир, мой отец — пример служения Империи и для меня честь быть похожим на него…
— Несомненно, дорогой мой, несомненно! Но я жду от Вас подробного рассказа. Вы не откажетесь выпить со мной вина в столь ранний час?
— Мессир, я предполагал предоставить Вам письменный отчет…
— Вот завтра и представите официальный письменный отчет, который ляжет в архив. А сейчас я хочу услышать ваш живой рассказ и оставляю за собой право задавать вопросы. Так что насчет вина?
Больц не был наивным мальчиком и прекрасно представлял себе «доверительность» нынешней беседы. Но даже самый вежливый отказ мог возбудить у инквизитора подозрения, что егерю есть что скрывать или о чем умалчивать. Единственную лазейку — сослаться на самочувствие — он только что самолично захлопнул. А при наличии подозрений беседа могла легко превратиться в допрос. И кому такое надо?
Принудив себя улыбнуться, Больц ответил: «Мессир, я вроде как в трехдневном отпуске „по ранению“, хотя и не ранен. А какой егерь откажется выпить в отпуске?»
— Вот и замечательно! Красного? Сыра и копченостей?
— На Ваше усмотрение, мессир…
— Дзанни! — как по волшебству возникший слуга вопросительно наклонил голову. — Распечатай нам бутылочку красного и что-нибудь для вкуса…
Слуга так же волшебно исчез.
* * *
Рассказ Больца растянулся надолго.
Инквизитора интересовали все подробности.
Начиная с того, совпали ли впечатления Больца и его команды о ночном бое с рассказом его участника, «передававшего» погоню. Не было ли каких-то вопросов и нестыковок, странностей? На встречный вопрос Больца о разрубленном наруче следопыта, инквизитор ответил на удивление подробно.
Оказалось, уже были зафиксированы случаи, когда не только степняки, но имперские мастера-мечники в состоянии предельной мобилизации прорубали и дешевые кольчуги и наручи с набивкой из мягкого железа, из-за чего сейчас вообще рассматривается вопрос о целесообразности таких наручей в армии.
С одной стороны, наруч с мягким металлом легко подгоняется, «обминается» по руке, садясь максимально точно, но с другой стороны — зачем нужна защита, которая не совсем защита? Другими словами, удар был конечно виртуозный и нанесен совершенно исключительного качества мечом, но в этом ударе больше мастерства, чем колдовства.
Узнав о том, что егеря шли в частом визуальном контакте с противником, очень подробно расспрашивал о подробностях экипировки и вооружения степняка, которые егеря могли увидеть. При этом мастер Бирнфельд показал себя глубоким знатоком доспеха и вооружения, задавая вопросы дельные и точные.
Очень внимательно выслушал рассказ о магическом ритуале на скале, промеж разноцветных огней. Много вопросов задавал о луче странного черного цвета, не колеблемом ветром и пронизывающем облака.
Похвалил за выдержку и за решение не вмешиваться в ритуал.
Во всех подробностях расспросил о нехитрой ловушке с дохлыми сусликами в питьевой воде и одобрил решение Больца о визуальном «давлении» на степного мага.
— Заставить противника нервничать, торопиться и ошибаться — это отличный способ захватить инициативу, — похвалил мастер Питер. — Правильное, хотя и рисковое решение. Но оно оправдало себя, как мы теперь видим.
С большим сочувствием и тактом выслушал рассказ о болезни Ривалда, и о том, как принималось решение разделиться.
— Настоящий командир понимает, когда достаточно отдать приказ, а когда уместно обсуждение, — сказал инквизитор. — Разделяю вашу скорбь, мастер Адалард.
Инквизитор вникал в мельчайшие детали, переспрашивал, возвращался к интересующим его моментам. Его интересовало даже то, как Больц разделил на трапезы тушку кеклика…
Когда Больц закончил свой рассказ, солнце давно перевалило за полдень, а на низком столике между ним и инквизитором красовались две опустевшие бутылки.
— Вы настоящий герой, мастер Адалард. — удовлетворенно произнес Бирнфельд. — И я позабочусь о том, чтобы Ваш подвиг был достойно вознагражден. Ваше имя и имена Ваших друзей должна узнать вся Империя! Вы первые смогли достичь песков Степи!
На самом деле Больц «со товарищи» не был самым первым жителем Империи повидавшим Степь, сходившим «туда и обратно».
В архивах инквизиции хранились отчеты как минимум о семи случаях, когда к границе песков выходили люди, заплутавшие в горах, и все же умудрившиеся вернуться. И один абсолютно достоверный случай, когда целенаправленные поиски пути в Степь увенчались частичным успехом. Частичным потому, что исследователи дошли до Степи и вернулись, но повторить их путь по описанным приметам никому так и не удалось.
Но мастер Тайный Советник Верховного Инквизитора не считал нужным отягощать Больца такими деталями…
В конце концов, среди ныне живущих поколений он действительно был самым первым.
— А какой награды хотели бы Вы сами, мастер Адалард?
* * *
Больц задумался всего на мгновение.
— Скажите, мессир, я могу быть с Вами откровенен?
— Конечно!
— Я так понимаю, что лейтенантский патент на меня уже утвержден?
— Да, я сказал вам об этом, лейтенант Стребен, — инквизитор добродушно улыбнулся.
— А что с патентами на моих друзей?
— В смысле?
— Я сейчас поясню свою мысль, мессир, — уверенно заговорил Больц. — Это то немногое, что я сейчас могу сделать для своих друзей, которые, вероятнее всего, погибли, чтобы я смог доставить кроки и выполнить задание.
Он сделал небольшую паузу, потому что ему неожиданно перехватило горло. Впервые ему удалось выговорить о своих друзьях «погибли», но это далось ему тяжелее, чем он предполагал.
— Для меня важно, мессир, чтобы в памяти моих однополчан мои друзья все же остались офицерами, чтобы так они были записаны на «Стене Славы». Но это лишь одна причина. Есть и другая, более важная. Матушка Ривалда осталась совсем одна с тремя детьми. Ей положена пенсия по утрате кормильца. Но выплаты за лейтенанта больше, чем за сержанта…
— Понимаю Вас, — задумчиво протянул инквизитор. — Но, думаю, с этим не будет никаких проблем. Насколько я наслышан о армейских порядках, на основании Вашего рапорта ваши спутники числятся не погибшими, а «пропавшими без вести»?
— Да.
— Только через полгода «пропавшие без вести» признаются погибшими, выплаты денежного содержания прекращаются и назначаются пенсионные выплаты членам семьи?
— Именно так, мессир.
— Отлично. Тогда я сегодня же заполню на них патенты и дам распоряжение, чтобы денежное содержание лейтенанта Ривалда он-Хейдена с сегодняшнего дня переводилось его матушке, как я понимаю — в город Хейден?
— Благодарю Вас, мессир, искренне Вам признателен.
— Других просьб нет?
— Нет, мессир.
— Что ж, тогда давайте поговорим о том, что я приготовил для вас, лейтенант Стребен. С завтрашнего дня ваш отпуск закончен. С утра в штабе полка вас будут ждать два писца Инквизиции. С их помощью вы составите максимально подробную «легенду» к вашим крокам. Постарайтесь напрячь память и вытащить из нее мельчайшие детали вашего маршрута. Думаю, мне не надо объяснять Вам, насколько это важно. Сроку Вам на это двое суток. Дальше…
На колени Больцу легли два листа
