В кабинете, кроме капитана Аркха, Больца ожидал и «второй» — заместитель командира эскадрона Магтиг Бэр. Внешне они выглядели абсолютными противоположностями. Миниатюрный Аркх, типичный легкий кавалерист — невысокий, широкоплечий, темноволосый, с кривоватыми ногами, похожий на взъерошенного храброго воробья. Он даже сейчас восседал на стуле верхом и положив подбородок на спинку придвинутого к столу простого стула светлого дерева.

Его зам производил впечатление скалы, которая по чистой случайности научилась двигаться. Крупные и грубые черты лица, квадратная фигура, светлые волосы, скупые движения. Начинал он службу в конных стрелках и, как все профессиональные лучники, имел внушительные мышцы груди и плеч. Сидел он по правую руку от командира, у стеночки, стараясь не привлекать к себе внимания.

— Ну-с, лейтенант, — задорно начал командир. — Какими судьбами Вы к нам? Вы же не возражаете против присутствия моего заместителя?

— Конечно, нет, мессир капитан, — спокойно ответил Больц, оглядываясь.

— Берите вон стул у стены, присаживайтесь поближе, — правильно истолковал его взгляды Аркх. — Так откуда Вы к нам?

— Из Западного егерского полка, мессир. Это мое первое офицерское назначение.

— Позвольте… Стребен? «Сотник» Стребен?

— Да, отец.

— И каково это — быть сыном «Сотника»? — «второй» не спрашивал разрешения вклиниться в разговор, но капитан и усом не повел. Больц краем сознания отметил этот факт: либо дуэт командиров настолько сыгран, либо тут с дисциплиной и субординацией не очень строго.

— Тяжело, мессиры. Быть сыном героя и гения — тяжело. Мне постоянно указывают, что я — не гений.

Бэр гулко расхохотался, к его басу присоединился и тенор капитана.

— Так это отец посоветовал Вам перевестись в кавалерию? — снова взял на себя инициативу командир.

— А моего согласия никто не спрашивал. Предписание мне выдали вместе с офицерским патентом. Отец, я думаю, даже не в курсе пока.

— И Вы его приняли? — снова неожиданный вопрос от зама.

— А что, можно было не принять?

И снова слаженный смех обоих офицеров.

— Находчив. Уже неплохо, — отсмеявшись, констатировал капитан. — И все же, лейтенант, кто направил Вас из егерей в кавалерию?

— Патент и предписание мне выдал мессир инквизитор Питер Бирнфельд.

Произнесенное вслух имя Тайного Советника произвело впечатление облака, закрывшего солнце. Лица офицеров закаменели, и даже в позах появилось некоторое напряжение. Показалось, что в кабинете похолодало.

— Так Вы крестник мастера Питера, — неясным тоном констатировал капитан. — И за какие такие заслуги он облагодетельствовал Вас?

— Я думаю потому, что я вернулся живым.

— Да, умение выживать — хороший довод для мастера Питера. — тоном, в котором можно было бы заподозрить одобрение, сказал капитан. — И как Вы думаете, почему он направил Вас именно сюда?

— Если мне будет позволено думать, — играя в чинопочитание, ответил Больц, которому совершенно не нравился тон беседы. — То, предполагаю, из-за того, что я один знаю дорогу…

— Дорогу куда? — вопросительно приподнял бровь капитан

— Дорогу в Степь, мессиры…

Больц надеялся, что его фраза вызовет как минимум удивление. Но кавалеристы оказались крепкими ребятами. Или хорошо «держали лицо». Или у них уже были свои приказы и свои источники информации.

— Как на твой взгляд, Маг? — повернулся капитан к своему заму.

— Годится, — спокойно прогудел тот.

И вот с этого момента беседа и началась по-настоящему…

Когда Больц покинул кабинет командира, у него было впечатление, что он только что пробежал марш-бросок с полной выкладкой, на ходу сдавая экзамен по тактике и уставам одновременно комиссии из инквизиторов. Командир с замом выжали его «досуха» и только после этого отпустили, дав время до конца дня на обустройство.

Беседа с бойцами разведгруппы после этого прошла как легкий обмен анекдотами. Службу разведчиков и следопытов Больц знал с самых низов, тут проблем не было. Да и репутация у Больца-следопыта в Корпусе какая-никакая все же была.

Потом вернулся старшина.

* * *

Старшина отдельного эскадрона, мастер-сержант Волдугур Бэсиэр, однозначно заслуживает нескольких слов.

Высокий, крупный и широкоплечий, мастер-сержант имел круглую веснушчатую физиономию с тяжелыми щеками, отвисающими, но еще не превратившимися в брыли. Так и тугой животик явно выпирал, но не переваливался через ремень.

Лицо, с постоянной складкой между бровями и нахмуренной миной предельно занятого человека, которого отвлекли от важнейших дел, имело странную особенность — даже гладко выбритое, выглядело так, будто поросло кустиками рыжей щетины. Наверняка были люди, которым доводилось видеть радостную улыбку мастер-сержанта Бэсиэра, но, видимо, никто из бойцов и офицеров эскадрона к этой категории не относился.

Рядовые кавалеристы, нарвавшись на улыбку старшины, вспоминали свои прегрешения, совершенные с ранних детских лет, начинали готовиться к встрече с Единым, и жалеть о том, что родились на свет.

Старшина Бэсиэр прочно держал в больших веснушчатых руках хозвзвод эскадрона, а также был осведомлен обо всем, что доходило до слуха офицеров или не доходило. В большинстве случаев он и решал: что офицерам надо знать, а от какого знания их лучше избавить. Держа, таким образом, в руках множество незримых нитей, старшина автоматически становился человеком всем очень нужным и несомненно весьма уважаемым.

Все вышесказанное не мешало старшине Бэсиэру абсолютно искренне печься об интересах службы в целом и эскадрона в частности, поддерживать хозяйство и дисциплину в казармах на высочайшем уровне и пользоваться несомненным авторитетом.

Иначе быть просто не могло — эскадрон даже в условно мирное время постоянно принимал участие в боевых рейдах. На ключевой должности просто не могло быть человека, не понимающего солдат и не заботящегося о том, как и с чем солдат идет в бой. Опыт действующих подразделений показывал, что сержанты или старшины с «отягощенной кармой» очень быстро теряли авторитет и удачу и, по странному стечению обстоятельств, становились жертвами несчастных случаев…

К новому вахмистру старшина отнесся одновременно и настороженно и благосклонно.

С одной стороны, за время службы Бэсиэр научился все же разбираться в людях, и принадлежность к громким или известным фамилиям его не подкупала и не отталкивала. Даже два сына одного отца могли быть совершенно разными по человеческим качествам. Но принадлежность к семье с традициями службы однозначно шла в плюс новому начальнику. В плюс шло и то, что Больц выслужил офицерский патент, а не купил его. Кроме того, Пограничный корпус все же относительно небольшое подразделение и за Больцем водилась некоторая собственная «слава». Не сравнимая, конечно, с авторитетом его отца, но все же, все же…

С другой стороны, старшина, как и все, имел некоторые «грешки» в хозяйстве и слишком строгий переучет или инспекция могли поставить его в затруднительное положение. То, что новый вахмистр сам пришел с сержантской должности намекало, что кое-какие из старшинских лазеек могут быть ему известны. И тут были разные варианты, среди них — и очень неприятные…

Поэтому старшина демонстрировал максимально возможное для его голоса и мышц лица расположение к новому сослуживцу.

Сначала отчитался в выполнении первой поставленной задачи: где будет вечеринка, кто приглашен.

Затем, на правах старожила, провел Больца по расположению. В конюшне вызвал старшего конюха, и с ним подобрал заводную и основную лошадок для нового лейтенанта. Раз уж тот прибыл на службу без собственного скакуна.

Назначил временного ординарца из рядовых, чтоб присматривал за лошадьми, отговорил от вселения в казарму и определил на постой к немолодой бездетной вдове, сдававшей две смежные комнаты в домике в ста шагах от забора. И все это — с радушной миной старшего брата…

* * *

Вечеринка по случаю «вписки» или, говоря более куртуазным языком, по случаю вступления в должность и представления